Главная > Астрология | Фэн-Шуй | Нумерология > Духовное завещание отца василия ермакова. Василий Ермаков, протоиерей Русской православной церкви: биография, память И потянулся народ

Духовное завещание отца василия ермакова. Василий Ермаков, протоиерей Русской православной церкви: биография, память И потянулся народ

Одно из последних интервью протоиерея Василия Ермакова, настоятеля храма Серафима Саровского на Серафимовском кладбище в Петербурге.

В этот понедельник, 5 февраля, весь православный Петербург прощался с любимым пастырем, одним из самых известных и почитаемых священников в России, протоиереем Василием Ермаковым. В своем небольшом деревянном храме на Серафимовском кладбище он создал настоящий духовный центр, куда стремились за советом и утешением со всех концов России. Казалось, что в свои восемьдесят лет отец Василий обладает неисчерпаемой духовной силой и жизненной энергией. Его смерть стала неожиданностью для многих, даже для тех, кто знал о тяжелой болезни отца Василия.

Святейший Патриарх Алексий, который более полувека близко знал отца Василия Ермакова, одним из первых выразил свои соболезнования: "Христос Спаситель да примет душу его в селения праведных, “идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная”. Царствие Небесное и вечная память новопреставленному пастырю, истовому священнослужителю, протоиерею Василию".

Мы беседовали с отцом Василием совсем недавно, и планировали в ближайшие дни приехать к нему еще раз. Но получилось так, что это интервью стало последним.

фото: www.serafim-kupchino.ru

Отец Василий, вы один из немногих, кто может рассказать о своей личной встрече со старцем Серафимом Вырицким. Когда это было?

Это было в первые послевоенные годы, когда нам, советским людям было запрещено что-либо знать о вере, и даже общаться с верующими. Я приехал в 1946 году в Ленинград, поступать в духовную семинарию. Мне рассказали женщины в платочках, что есть такой старец Серафим, и неплохо было бы к нему поехать и благословиться. В первые весенние дни 46-го года я с друзьями поехал с Витебского вокзала в Вырицу. Благожелатели показали дорогу к дому батюшки Серафима. Я и сейчас помню эту весеннюю улицу, по которой шел тогда. Человек десять толпилось у домика. Монахиня сообщила старцу, что приехали будущие семинаристы, и нас провели без очереди.

То, что я увидел, навсегда запечатлелось в памяти: на постели лежал больной старец, и пронзительно смотрел на нас. Мы сели у его постели. Что я тогда говорил ему, не помню. Наверное, просил благословения на свой дальнейший духовный жизненный путь. И просил его молитв, чтобы в моей дальнейшей жизни все шло по воле Божией. Это благословение я получил, и несу духовную радость уже 60 лет.

Еще дважды был я у него, но ни разу не спрашивал о том, что ожидает меня в будущем, только просил его благословения. А благословение старца - это великая сила, которая помогла мне перенести все невзгоды послевоенной жизни. С этим благословением я живу и сейчас.

Отец Василий, а каким был преподобный Серафим в жизни? Чем отличался он от тех легенд, которые сейчас о нем рассказывают?

Да, о старце много чего говорят. Что стоял тысячу дней на камне. Что немцы к нему приезжали, и много еще чего. Но он был больной, по-настоящему больной человек, лежал. Не надо забывать, что время было такое, когда власть выслеживала всех несогласных с режимом. И вокруг старца крутились стукачи, которые докладывали о всех посетителях. И если бы он был жив-здоров, и встал молиться на камень, он бы и минуты не простоял.

А в оккупации он жил, как все мы в то страшное время нашествия. И молился за свой, страдающий от войны и оккупации, русский народ. Возможно, и немцы к нему заходили. Но мне об этом не рассказывали ни отец Ливерий Воронов, ни отец Иоанн Преображенский, которые в то страшное время были рядом с ним.

К отцу Серафиму шли те, кто побывал в лагерях, или чьи родственники были расстреляны. Приходили те, кто потерял на войне близких. Люди шли к нему с горем. Надо было помочь человеку улыбкой, ласковым словом, утешить. Я сужу по себе: я с 42-го года в оккупации. И я всегда обращался к священникам, и они меня утешали. Представьте себе это страшное время: бомбежки, облавы немецкие, фронт рядом с нами, и прочие ужасы войны. И священники всегда находили нужные слова. И отец Серафим тоже понимал, как утешить людей. Ведь он прошел ужасы гражданской войны, когда большевики громили Лавру, расстреливали священников и монахов.

Отец Василий, вы были участником отпевания старца. Расскажите, как это было?

Судил мне Бог, и по молитвам Серафима Вырицкого в 1949 году, накануне праздника Благовещения, наш четвертый курс семинарии принимал участие в отпевании этого великого старца нашей земли. Отпевал его отец Василий Раевский - он был тогда благочинным. И еще два священника.

В книгах о старце пишут явную неправду: будто бы Витебский вокзал был запружен народом, стремящимся принять участие в погребении отца Серафима. Это было не так. Люди просто не знали о том, что случилось. Власть запретила сообщать о его смерти, и весть о том, что он отошел ко Господу, передавали из уст в уста лишь те, кто был особенно близок к нему. Только они и приехали проводить старца Вырицкой земли. Я только сейчас понимаю, какой строжайший запрет наложили власти Ленинграда на то, чтобы ничто духовное не распространялось.

Хотя, если бы тогда была настоящая свобода совести, как это сейчас нам иногда пытаются доказывать, то могли бы послать на отпевание и архимандритов, и митрофорных священников, но не приехал ни один. А приехали молиться только семинаристы. Был тогда среди нас и ныне здравствующий патриарх Алексий Второй. Когда мы с ним встречаемся, то часто этот день вспоминаем.

И потом, после погребения старца, мы не раз приезжали на его святую могилу. Рядом жил священник Михаил Иванов, настоятель храма Казанской иконы Божией Матери, и мы всегда шли поклониться батюшке Серафиму. Приезжали и в 1953 году, после окончания Духовной Академии. И по его молитвам весь наш выпуск пошел по линии духовного служения нашей Родине и русскому народу.

Храм, в котором вы служите, назван в честь еще одного великого Серафима - он был построен сто лет назад в честь Серафима Саровского. Это первый русский храм, чей престол освящен в его честь. Но ваш храм замечателен не только этим. По-моему, это один из центров духовной жизни России, и один из самых многочисленных приходов нашей страны. На праздники здесь причащаются и полторы, и две тысячи человек. И много больше людей окормляются у вас духовно. Отец Василий, а в советское время, когда вы попали сюда, что вы застали здесь?

Я пришел сюда четверть века назад. Тогда это была своего рода "духовная тюрьма", место ссылки, куда отправляли неугодных власти священников, начиная с 50-х годов. Старостой тут был бывший партизан Павел Кузьмич. Хотя он был из священников, но пошел "другим путем". У него были очень близкие отношения с уполномоченным по делам религии Георгием Семеновичем Жариновым, который очень много делал зла. Из этого храма священники "улетали" под запрещение, и места им не давали.

Когда меня назначили сюда в 1981 году, я увидел дух диктаторства и страха перед уполномоченным, прихожане писали друг на друга кляузы уполномоченному и митрополиту. Была неразбериха и раздрай. Я пришел и сказал старосте: Дайте мне только вино, просфоры и свечи, остальное меня не касается.

Я говорил проповеди, призывая к вере, к храму Божьему, к молитве. Мои проповеди встретили в штыки. Староста вскакивал со словами: Отец настоятель, опять антисоветчина! Отец настоятель, это нельзя делать! Уполномоченный будет недоволен!

Постепенно в храм стали приходить люди, которым было важно, что здесь безбоязненно, в первой половине 80-х годов, можно поговорить со священником. Их поражало, что с отцом Василием можно посоветоваться, и получить ответы на все житейские вопросы.

Батюшка, у вас огромный пастырский опыт, больше полувека. Как вы считаете, что в наше непростое время наиболее важно для душевного спасения?

Сегодня битва за душу русского человека очень сложная. Когда-то нас, священников послевоенного времени давила советская власть. Сейчас нас давят младосвяты, о которых так много предупреждает Святейший патриарх Алексий. Но, увы, они не внимают голосу совести, голосу первосвятителя, голосу наших архиереев. Нет у них послушания. О том, какой вред приносит это младостарчество, я знаю, потому что очень много езжу по России.

Первое и основное: они не хотят заниматься народом. Второе: они далеки от практики жизни. Не знают, что надо сказать человеку скорбящему, ссылаясь на Священное Писание и на святых отцов. Сегодня требуется на злобу нашего времени ответить личным опытом и переживанием.

Третий момент: сейчас не с кем посоветоваться. В монастырях не найдешь советчиков. Иногда там такое говорят, что даже меня заводят в тупик, из которого не знаю, как выбираться. Запутывают епитимьями, службами, советами. У человека горе, а ему - иди на отчитку. А отчитка помогает ли? Я пока никого не видел, кому помогла. Еще говорят - поезжай по святым местам. А есть ли у него возможности, деньги? Время-то очень трудное. Как бросить семью и ехать на край света? Неужели нельзя решить вопрос на своем приходе, со своим священником? Все они отталкивают человека, а не помогают ему.

А нас, тех, кто пришел в послевоенные годы служить Богу и людям, считают пережитком прошлого. Но я им говорю: Если бы вас, младосвятов, хотя бы на недельку поставить на наше служение в те годы, вы бы сразу подняли крик, и даже ушли.

Я приведу один пример. Когда я служил в Никольском соборе, где-то в 1954 году пошел на исповедь, при мне говорила свещница: Опять я сегодня продала триста крестов, наверно отец Василий исповедовал. Шли без крестов. Наше поколение послевоенное боялось даже говорить о крестах. И я спускался с амвона, и говорил людям, что без креста вы не пойдете ни исповедоваться, ни причащаться. А остальные священники молчали. Так молчат и теперь. Деньги всё задавили.

Нужно ведь тонко подходить к человеку. Расспросить, какая скорбь, тоска его посетила. А сейчас - маслом помазали, и всё. Как будто таинство соборования предназначено не для тех, кто болен серьезно. Помните "Войну и мир"? Там соборовали лежачего больного, как сказано в чине - "на одре лежащего". А тут соборуют сидящих, стоящих, орущих - триста человек за раз. Они и молитв не слышат. И кроме того, как можно соборовать людей, живущих во вражде? Тех, кто живет "по-партнерски"?

Ведь Русская Церковь всегда относилась к этому таинству очень тонко. Оптина не знала стихийного соборования. И в Троице-Сергиевой лавре, и на Валааме не было этих толп. Впервые такое соборование было во время холеры в Одессе в середине XIX века, когда святитель Иннокентий (Борисов) соборовал всех болящих.

Вот я очень строго подхожу к исповеди. Я учу, что каждый должен понимать, зачем и для чего он идет. И что должно с ними произойти в их духовной жизни. И к причастию относиться надо тоже серьезно. Нельзя думать, что причащение - это таблетка. Мы всякий раз читаем: "Ни лобзания ти дам яко Иуда". А ты причастился, а потом куда пошел? Сказал же Серафим Саровский: "Здесь ты причастился, а там тебя не приняли".

Беда младосвятов в том, что у них нет ничего, кроме формы. Они не учат народ ни Страху Божьему, ни вере. А в это сложное время главное - сохранять духовные традиции России.

Беседовал Сергей Канев

В Русской Православной Церкви есть много достойных служителей Богу, но только в честь одного из них назвали планету. Это Отец Василий Ермаков. В своей жизни он много пострадал, но только ещё больше укрепился в вере.

На своём примере он воспитывал прихожан в духе евангельской любви к богу и друг другу. Кроме того, его уважали как фронтовика, человека, прошедшего через советскую репрессивную систему и не отошедшего от Бога.

Отец Василий Ермаков - один из самых известных и авторитетных священнослужителей РПЦ

В годы Советской власти православное христианство подверглось беспрецедентным гонениям на территории России. В этих условиях сложившееся положение вещей, когда верующие объединялись вокруг храма, изменилось.

Так как многие церкви были уничтожены, православные стали объединятся вокруг личностей тех или иных священнослужителей. Такие пастыри были образцом преданности Богу, поэтому совета их хотели спросить многие.

Протоиерей Василий (Ермаков), 2012 год, Болхов. Протоиерей Василий Ермаков признан как один из самых авторитетных священников Санкт-Петербурга

Священник Василий Ермаков стал одним из таких авторитетных священников в Санкт-Петербурге. К нему на проповеди съезжались тысячи людей. Многие приезжали из Сибири, с Урала, Дальнего Востока, Казахстана. Многие годы он служил на Серафимовском кладбище в храме преподобного Серафима Саровского.

За заслуги перед Русской Православной Церковью протоиерей награждён правом ношения митры. Получил право служения Божественной литургии с отверстыми вратами до «Отче наш». Награждён орденами РПЦ.

Василий Тимофеевич Ермаков родом из благочестивой семьи

день рождения Василия Ермакова

Родился Василий Ермаков 20 декабря 1927 года в благочестивой крестьянской семье. Отец - Тимофей Ермаков, мать - Людмила Александровна Никифорова. Семья родителей Василия всю жизнь прожила в городе Болхов, Орловской области. Здесь батюшку помнят и чтут до сих пор. В Болхове одна из улиц названа его именем.

Семья Ермаковых. Слева направо: Василий Ермаков, его отец Тимофей Тихонович, его мать Прасковья Ильинична. Родился будущий протоиерей в благочестивой крестьянской семье. Основы православной веры он узнал от отца

Первые наставления в христианской вере Василий получил от отца. Дело в том, что к концу тридцатых годов в городе закрылись все 28 церквей. Полученные от него знания и пример христианской жизни в дальнейшем определили судьбу батюшки.

Что же касается светского образования, то в 1933 году он поступил в школу, семь классов которой окончил к 1941 году.

Арест патриарха Тихона (благословение патриарха Тихона). 1996 год. Увидев в детстве отношение большевиков к Церкви, отец Василий на всю жизнь сохранил неприязненное отношение к советской власти

Необходимо отметить, что видя в детстве все беззакония, творимые большевиками, протоиерей Василий Ермаков стал на всю жизнь убеждённым противником коммунистического режима. От большевиков пострадал его собственный отец, которого раскулачили за «лошадь и веялку».

Кроме того, тяжёлое впечатление на юношу произвели сцены расправ, творимых представителями новой власти над священниками.

Период оккупации стал знаковым в судьбе отца Василия

Биография отца Василия Ермакова в годы Великой Отечественной войны уникальна. Дело в том, что родной Болхов немцы захватили с боями в октябре 1941 года. Жителей города в возрасте от 14 лет фашисты отправили на принудительные работы. Их заставляли рыть окопы, чистить дороги, строить мост, засыпать воронки.

Алексиевская церковь города Болхов. 1941 год. Здесь оккупационные н6емецкие власти разрешили открыть храм. Он стал первым храмом, куда стал ходить Василий Ермаков

Верующие в городе открыли подпольно церковь, собрав церковную утварь и иконы из разбомбленной церкви и городских музеев. Немцы разрешили с 16 октября 1941 года открыть её официально в церкви XVII века во имя святителя Алексия, митрополита Московского. Она располагалась на территории бывшего женского монастыря Рождества Христова.

в этот день отец Василий стал прислуживать в храме алтарником

В храме служил священник Василий Верёвкин. Здесь будущий протоиерей впервые посетил церковную службу. Далее, начина с Рождества Христова 1942 года он регулярно посещает службы в ней. Отметив его усердие, священник 30 марта 1942 года поручил ему прислуживать в алтаре в качестве священника.

Над подростком издевались ровесники, ведь открыто демонстрировать свою религиозность в СССР, даже в оккупации, не было принято. Кстати, впоследствии, отец Василий резко выступал против большевизма и советской власти. Он считал их большим бедствием для России.

Во время заключения в концлагере отец Василий познакомился с Михаилом Редигиром

Летом 1942 года советские войска начали наступление на Болхов. Усилились обстрелы и бомбёжки города. 14 июля снаряд во время артобстрела попал в церковь. Через два дня, когда фронт приблизился, немцы устроили облаву и угнали болховскую молодёжь. В неё попали Василий Ермаков и его сестра, а также священник Василий Верёвкин.

1 сентября их пригнали в концентрационный лагерь Палдиский в Эстонии. В лагере находилось свыше ста тысяч человек. Для их духовного окормления немцы разрешили приезжать в лагерь представителям таллиннского православного духовенства. Здесь отец Василий познакомился с протоиереем Михаилом Ридигером, отцом будущего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия.

В немецком концлагере Плдиский отец Василий познакомился с Михаилом Редигиром.

14 октября 1943 года Василий Ермаков вместе с его сестрой Лидией отпущен из лагеря. Дело в том, что тогда немцы решили выпустить из лагерей всех священниками с семьями. Священник Василий Верёвкин сказал, что они члены его семьи. Проверять это никто не стал.

Священник Михаил Редигир в Таллинском соборе. 1948 год. В Таллине Василий Ермаков познакомился с со священником Михаилом Редигиром, отцом будущего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

После освобождения из лагеря отец Василий поселился в Таллине на квартире Марии Фёдоровны Малаховой. Она считалась духовной дочерью Михаила Редигира. Будущий протоиерей стал прислуживать вместе с Алексеем Редигиром, будущим Патриархом Московским и Всея Руси в Симеоновской церкви.

Заметив их усердие, архиепископ Нарвский Павел сделал их иподьяконами. Он же его устроил работать на частный завод.

По окончании войны отец Василий получил духовное образование

После того, как Василий Ермаков освободился из немецкого лагеря и прибыл в освобождённый советскими войсками Таллин, его мобилизовали. Перед этим он прошёл процедуру допросы в НКВД. После них его направили для службы в штаб Краснознамённого Балтийского флота.

Службу будущий протоиерей совмещал с исполнением обязанностей иподьякона, звонаря и алтарника в соборе Александра Невского в Таллине.

Третий класс Ленинградской духовной семинарии. 1947 год. Василий Ермаков учился в семинарии вместе с Алексеем Редигиром

Так как Василий всю жизнь мечтал служить Богу, он по окончании службы во флоте в 1946 году подал прошение о поступлении в Московский Богословский институт. Жил он в это время дома, в Болхове. Вызова из Москвы он не дождался, но летом 1946 года Алексей Ридигер отправил ему телеграмму, приглашавшую его сдать экзамены в Ленинградскую духовную семинарию.

В вовремя учебы в 1949 году в духовной семинарии Василия Ермакова неоднократно допрашивали в НКВД.

Семинарию отец Василий окончил в 1949 году. Во время учёбы в ней Василия Ермакова неоднократно вызывали на допросы в НКВД по поводу его пребывания на оккупированной территории и возвращения из немецкого лагеря. Окончив семинарию, Василий Ермаков поступил в Ленинградскую духовную академию. Из неё он выпустился со степенью кандидата богословия.

Справка, свидетельствующая о том, что Василий Тимофеевич Ермаков пребывал в фашистском концлагере и на оккупированной территории. Отца Василия несколько раз допрашивали сотрудники НКВД из-за его пребывания на оккупированной территории и в концлагере

Курсовая работа будущего протоиерей написана на тему роли русского духовенства в освободительной борьбе русского народа в период Смутного времени. Несмотря на то, что в ней подняты вопросы патриотизма русского православного духовенства, работу сильно критиковали в советской печати.

Богоборческой власти не понравилось то, что отец Василий говорил о том, что победам русское оружие обязано Божьему Промыслу. Произносить такое в СССР мог только очень смелый человек.

Перед рукоположением Василий Ермаков женился

Василий Ермаков женился на Людмиле Никифоровой. Познакомились они в храме Ленинградской духовной академии

После того как будущий протоиерей окончил своё обучение в семинарии и академии, он вступил в брак с Людмилой Александровной Никифоровой. Произошло это в праздник Казанской иконы Божией Матери 21 июля 1953 года. Познакомился он с ней в храме Ленинградской духовной академии.

Батюшка прожил с матушкой 53 года. Всё это время она поддерживала его, ведь всю свою жизнь отец Василий Ермаков подвергался гонениям. После смерти матушку Людмилу погребли рядом с отцом Василием.

Отец Василия Ермакова служил во многих храмах

Священническое служение Василия Ермакова началось 1 ноября 1953 года, когда епископ Таллиннский и Эстонский Роман рукоположил его в диаконы в Николо-Богоявленском соборе Ленинграда. Через три дня митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий рукоположил его в иереи. Произошло это в Князь-Владимирском соборе.

Никольский морской собор (Морской собор Святителя Николая Чудотворца и Богоявления). В соборе отец Василий Ермаков служил долгое время и он запомнился ему больше всего

Батюшка Василий Ермаков отдал служению Богу в качестве священника пятьдесят три года. За это время он служил во многих храмах. Больше всего ему запомнился Николо-Богоявленский кафедральный собор. Здесь отец Василий служил в качестве клирика.

Собора посещали известные люди Санкт-Петербурга: актёры Мариинского театра, балетмейстер Сергеев, певица Преображенская. Здесь также отпевали Анну Ахматову, Печковского.

Церковь во имя преподобного Серафима Саровского на серафимоском кладбище. В 1981 году отец Василий был переведён сюда для служения. Причиной такого решения стало недовольство властей деятельностью священника. В храме он служил до конца жизни

3 мая 1976 года протоиерей Василий переведён в Свято-Троицкую церковь «Кулич и пасха» . После этого он недолго служил в Александрово-Невской Шуваловской церкви. С 1981 года по дату своей смерти батюшка служил настоятелем храма преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище.

Храм преподобного Серафима Саровского - место последнего служения отца Василия

Последнее место служения отца Василия Ермакова - храм преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище. Есть мнение о том, что сюда протоиерея отправили в своеобразную ссылку за его критику советских властей. Несмотря на это, прихожане стали приходить и сюда послушать проповеди авторитетного священника.

Внутренний вид храма преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище. Храм признан редким образцом деревянной архитектуры начала XX века

Храм представляет собой редкий для Санкт-Петербурга образец деревянный архитектуры начала двадцатого века. Его архитекторами стали А.Ф. Барановский и Н.Н. Никонов. Строил храм. Строил собор крестьянин Псковской губернии П.В. Васильев. Всё строительство продолжалось 87 дней. Храм освятили 1 октября 1907 года.

В конце жизни отец Василий служил в храме преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище

До 1923 года храм считался приписанным к Благовещенской церкви, позже получил самостоятельность. Даже во времена гонений на церковь со стороны советских властей, собор не закрывался. Единственный раз, когда это произошло, это блокадная зима 1942 года. Тогда на территории храма открыли «склад-распределитель приёма покойников».

Церковь преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге. Мозаика на фронтоне храма. В то время когда протоиерей Василий Ермаков служил настоятелем, он выполнил капитальный ремонт церкви и заменил росписи на её фронтоне на мозаику

Протоиерей Василий Ермаков служил в храме с 1981 года до самой смерти.

В то время, когда отец Василий служил настоятелем храма, при нём построено задание, в котором разместился приют и трапезная.

Кроме того, по его руководством проведён капитальный ремонт, при котором роспись с изображением сцен из жизни святого Серафима Саровского заменены на мозаичные.

Именем протоиерея Василия Ермакова назвали малую планету

день смерти протоиерея Василия Ермакова

Протоиерей Василий Ермаков скончался 3 февраля 2007 года. Произошло это на 80-м году его жизни. Перед кончиной настоятель долго болел, но всё равно принимал участие в богослужении. Стараниями матушки Людмилы за два часа до смерти его соборовали.

Свидетельство Российской академии наук о присвоении малой планете под № 24604 (1973 SP4) имени Vasilermakov в честь уроженца Болхова протоирея Василия Тимофеевича Ермакова. Это редчайший случай в истории науки, когда в честь священника называют малую планету

Именем протоиерея названа улица в родном его городе Болхове. Кроме того необходимо отметить, что в его честь также назвали малая планета. Она зарегистрирована в международном каталоге планет под N24604 (1973 SP4). Диаметр малой планеты составляет 7 километров и её открыл 27 сентября 1973 года астроном Крымской астрофизической лаборатории Людмилой Черных.

Это редчайший случай в истории, которому не прецедентов. Факт того, что в честь священнослужителя названа малая планета свидетельствует о том, что он пользовался уважением в научном сообществе. Обычно учёные относятся к представителям Церкви весьма недоверчиво.

Старцем себя отец Василий Ермаков не считал

Протоиерей Василий Ермаков при жизни заслужил большой авторитет, как у верующих, так и неверующих. Послушать его приезжали люди со всего СССР. При этом многие приезжали к нему не только за советом.

Видеоролик: Проповедь отца Василия Ермакова от 3.12.06 года. На второй минуте автор говорит о тщетности земной славы и материальных благ.

Дело в том, что среди его прихожан стали распространяться слухи о том, что батюшка прозорливый. Утверждали, что он может предвидеть будущее. Сам отец Василий это опровергал. Он говорил, что себя старцем не считает и чудеса не творит. При этом прожил священник до 80 лет. Много раз от смерти его спасало только чудо.

Протоиерей Василий Ермаков прожил до 80 лет.

Причиной такого мнения о нём стала исключительная внимательность отца Василия к своей пастве. Он всегда знал, что происходит у прихожан в семье, каково состояние их здоровья и т.д. Это позволяло протоиерею всегда давать им правильный совет и доброе наставление. Именно поэтому со стороны казалось, что батюшка знает все тайны человеческой души.

Протоиерей Василий Ермаков во время богослужения. Батюшка Василий очень не любил, когда его называли старцем, и всегда говорил: «Я не старец, я просто опытный священник»

При жизни протоиерей призывал священников не искать популярности на массовых собраниях. Он говорил, что место священника в храме и настоящий христианин должен молиться, а не поучать других. В этом кроется секрет его огромного духовного авторитета.

Каждый из нас имеет некоторый круг обще друг ко другу. Личностной встречи не происходит, мы уклоняемся от неё. Встреча человека с человеком всегда таинственна. Она случается, если мы видим некую глубину в другом. Различаем в нём игру внутреннего света. Умение видеть этот свет в ближнем – особый дар.

Внимания ко многим и многим требует дело пастырского служения. Чем более человек приближается к Богу, тем отчётливее он прозревает Бога во всех частях мироздания. Духовный человек может обрести свойство «великодушия» – расширения объёма души, способности принимать в неё духовные образы других людей. Одним из знаменитых старцев нашего времени был митрофорный протоирей Василий Ермаков, десятилетие преставления которого приходится на 3 февраля 2017 года.

Встреча с ним стала незабываемой для многих наших современников. Встреча происходит уже тогда, когда ослепляет свет святости. Но отец Василий обладал и даром прозорливости. Множество воспоминаний рассказывают об этом. Оказывается, все наши поступки, слова, мысли запечатлены в духовном пространстве и могут быть прочитаны духоносным человеком. – Мы существуем в духовном измерении. Столкнувшись воочию с чудом, человек осознавал духовный смысл своего бытия. И обретал встречу с единственным Батюшкой. И батюшка обретал встречу с сонмом «единственных» духовных чад, орбиты жизней которых исправлялись под влиянием духовной мощи наставника. Среди прихожан храмов, где служил отец Василий были артисты, литераторы, художники, музыканты, военные. Но простые люди помнят великого старца простым сердцем.

Пять лет, с 1976 по 1981 год, отец Василий служил в «Куличе и Пасхе». Тогда для жителей Понтонной, Отрадного, Кировска это был ближайший храм. Там и произошла встреча с батюшкой, главная встреча в её жизни, для Анны Васильевны. Они оказались не только современниками, но и земляками.

Часто мы не осознаём того, что находимся рядом не просто с человеком, но с историей отечества, с её самыми скорбными и величественными событиями, запечатлёнными в живом сердце. И чтобы мы не прошли мимо главного, и встреча нашего читателя с действительной историей русского народа состоялась, мы расскажем о двух судьбах.

Отец Василий Ермаков

Бога не забывай!

Василий Ермаков родился в 1927 году в Болохове Орловской губернии в крестьянской благочестивой семье. Время было смутное. Рушились вековые устои народной жизни. Врагами объявлялись целые сословия. Дворяне, интеллигенция, кулаки, духовенство… И главным врагом богоборческой власти был сам Создатель. Но что бы ни творилось во вселенной, в семье за мир перед детьми отвечают родители. Отец наставлял: «дети, вы обязаны молиться». И они подчинялись приказу. Все 28 церквей в городе к концу 30-х годов были закрыты. Семья молилась дома. Домашнее воспитание и впечатления внешнего мира значительно различались.

В 1933-35-х годах довелось пережить голод. Зимой в мороз приходилось дежурить в хлебных очередях. Полуторакилограммовая буханка дома делилась на пятерых. Однако хлеб удавалось купить не всегда. Спасали домашние картошка и овощи, но чувство голода не покидало. Храмы города были превращены в склады и засыпаны рожью и пшеницей, населению же хлеба не давали.

Кругом смотрели «закрытые храмы, выбитые окна, покосившиеся кресты» Но душевный мир ребёнка сохранялся благодаря семье. Во всей ярости Вася ощутил безбожие, когда пошел учиться. Перед школой стояла задача: «воспитать советского человека, беспредельно преданного идее социализма». Всё обучение сопровождали кощунственные стихи Демьяна Бедного, Багрицкого о пионерке, срывающей с себя крест, «героизм» Павки Морозова, предавшего отца в руки НКВД. Зло растлевало неокрепшие сердца, и из книжных примеров переходило в жизнь. Как-то одноклассница младшей сестры зашла в гости и, увидев, что девочка молится, рассказала об этом. На всю школу обесславили Варю Ермакову, дети преследовали её страшными насмешками и издевательствами.

Все эти воспитательные средства вызывали недоумение. Мальчик спрашивал отца, как быть? «Сынок, ты учись, но по делам их не поступай. … Прошу тебя, Бога не забывай!».

Надо идти в церковь

В 1941 Василий окончил семилетку. Но началась война и принесла новые испытания.

Немцы заняли Болохов 9-го октября 1941-го года. А уже 16 октября была открыт маленький монастырский храм во имя митрополита Алексия. Жители собирали уцелевшие иконы по закрытым храмам, приносили из дома. Была и чаша, достали и антиминс, облачение взяли из музея, нашлись и книги. Совершить богослужение при-шел единственный оставшийся в городе священник – Василий Верёвкин. Он только что вернулся из ссылки, отбыв 8 лет на лесоповале в Архангельской области, с 1932 по 1940 годы. Работы для него в городе никакой не нашлось, кроме корчёвки деревьев. С его сыном Вася дружил в школе. За семейным столом отец сказал: «дети, надо идти в церковь. Надо принести благодарение Богу, что дом не сгорел во время боев, никто из нас не ранен». Советское школьное воспитание сделало своё дело: на Васю напал демонический страх, что его увидят соседи. Но ослушаться отца было невозможно. «Отстоял службу и ничего не понял, но долг отцовский выполнил. Пошел домой. И опять боясь, как бы кто не увидал, как бы кто не «прихватил»».

С декабря всю молодёжь от 14 лет и старше стали ежедневно го¬нять под конвоем на работы, с 9 утра до 5 вечера. Зима была очень холодная, снежная, нужно было чистить снег на дорогах, засыпать воронки от снарядов.

Вскоре открыли храм Рождества Хри¬стова, где помещалось до трех тысяч человек. На Рождество вся семья Ермаковых была в нём. Эта служба потрясла Васю. Храм был забит битком. Люди, в основном женщины, в протертых фуфайках, заплатанной одежде, старых платках, лаптях, молились горячо, «в слезах и вздохах». Истово, благоговейно осеняя себя крестом. Молясь за близких, за свои семьи, за Родину. «То была на¬стоящая глубокая молитва русских людей, обманутых не до кон¬ца, которые опомнились и вновь приникли к Богу». «И хор подобрался чудесный, и даже непонятный славянский язык я чувствовал сердцем». «Я посмотрел уже иным каким-то внутренним взором», «…я со всей ясностью ощутил: «Небо на земле» – молитва». Сердца коснулась одухотворенная молитвенная благодать скорбящих людей.

«Я пришел в Церковь и с этого дня неукоснительно не пропускал службы». Отец Василий заметил такое усердие и позвал юношу помогать в алтаре. Участие в богослужениях вызвало насмешки и оскорбления от товарищей. Но сила духа помогала идти выбранной дорогой. «С каждым разом, посещая Церковь Божию, я укреплялся в вере, укреплялся в благочестии».

Господи, сохрани мне жизнь!

Война стала ощущаться во всей своей страшной силе с июля 1943 года во время Курско-Орловской битвы. Фронт был рядом. Разрывались наши снаряды. Армады по 300-400 немецких самолетов летели бомбить передовую советских войск. Немцы всю молодёжь стали забирать в Германию. Устраивали облавы. Василий с сестрой взяли икону Спасителя, отцовское благословение, Евангелие и, улучив удобный момент, попытались убежать. Но не удалось. И в колонне пленных их погнали под конвоем на запад… Встретиться с родителями довелось лишь после окончания войны.

В сентябре они попали в концентрационный лагерь Пылюкюва, в ста километрах от Таллинна. Здесь находилось около ста тысяч пленных. Кормили плохо. Заедали вши. Смертность была очень высокой. Духовно узников поддерживали таллиннские православные священники. В лагере регулярно совершались богослужения. Нашелся прекрасный хор из беженцев из-под Ленинграда. Служил Михаил Ридигер, отец будущего Патриарха Алексия II. Псаломщиком был Вячеслав Якобс, нынешний митрополит Корнилий. Здесь Василий вновь ощутил силу совместной молитвы. «Православная вера не погибла в сердцах советских людей, она ярко засветилась в лагерях». Молился он и сам. Брал икону Спасителя – отцовское благословение, и просил: «Господи, сохрани мне жизнь. Господи, чтоб меня в Германию не отправили. Господи, спаси меня, родителей, чтобы их увидать!».

Прекрасное человеческое общение

В этом же лагере находился и отец Василий Веревкин с семьёй. По просьбе таллиннского духовенства немцы распорядились выпустить их из лагеря. Священник на свой страх и риск причислил к своей семье и Васю Ермакова с сестрой.

И на Покров, 14 октября, бывшие узники возносили благодарственные молитвы об освобождении в церкви Симеона и Анны в Таллине. С этого дня Василий узнал «новый духовный образ жизни». Он оказался в среде носителей дореволюционных духовных традиций. «Я видел истинных священников, слушал их проникновенные проповеди. Среди прихожан было много эмигрантов из России». Горяча была их молитва.

Василий подружился с Алёшей Ридигером. «Мы с ним вместе пономарили, вместе звонили в колокола, вместе иподиаконствовали у Владыки Павла Дмитриева». «У нас была очень крепкая дружба братьев по вере, братьев по духу. Я на себе глубоко ощутил великую радость духовного общения с семьей отца Михаила, матушки Елены Иосифовны и Алексия. Они учили меня духовной жизни, давали мне духовную литературу». «Я читал немецкие газеты, которые в то время выходили. Там были очень интересные статьи об уничтожении всех церквей в России». «Я встречался с эмигрантами, читал их литературу, воспоминания Краснова, Деникина. Там всё это было. Они меня воспитывали все, и велика во мне память о том прекрасном человеческом общении с этой прекраснейшей семьей». Василий услышал новые точки зрения на исторические пути и судьбы отечества, думы о будущем России после войны. «И мы молились, веря, что «золотое время» наступит».

22 сентября 1944 года в Таллинн вошли советские войска. Церковь встречала их колокольным звоном. Всюду слышалась русская речь. Василий был мобилизован и направлен в штаб Краснознаменного Балтийского флота. Но в свободное время продолжал выполнять самые разные обязанности в соборе Александра Невского в Таллинне: звонаря, иподьякона, прислуж¬ника. В дни победы в сорок пятом над городом разносился пасхальный благовест. «И мы верили, что в жизни России начнется новая эра – эра возрождения национального самосознания».

В июне 1945-го, после окончания войны Василий уехал искать родителей. «Со слезами на глазах прощался с семьей Ридигеров. Провожали меня отец Михаил, матушка Елена Иосифовна, и вполне естественно я помню Лёшу и ещё наших друзей. И я думал, что больше их не встречу».

Я учился понимать душу народа

В 1946 году Василий Ермаков с благословения родителей, подал прошение о приеме в московский Богословский институт. Всё лето ждал вызова. А в августе неожиданно получил телеграмму из Ленин¬града от Алексея Ридигера: «Вася, приезжай в семи-нарию». «.. и по вызову Алексея, «по его сердцу», Василий приехал поступать. Они стали «первооткрыватели наших духовных школ – семинарии и академии».

«В семинарии я проучился три года, а затем еще четыре года – в Духовной Академии. Что я мог вынести из этой духовной школы за 7 лет? Нам привили любовь к Храму. … Мою веру углубили знаниями тех духовных богатств, которые накопила православная церковь за свою многовековую историю; мы также изучали языки, учились пению, а также уме¬нию проповедовать и т.д. И чтобы с Богом на «ты» не говорили. И коль Господь нас призвал служить Богу и людям, то мы должны с верой и старанием отдать себя этому духовному поприщу».

«Я укрепился в своем намерении стать священником. Но я искал, каким я дол¬жен быть. Это было нелегко. На пожилых священниках чувство¬валась печать прошлых гонений. В беседах с нами они избегали говорить, что было в прошлом, быть может, не хотели отпугивать нас, молодых». В размышлениях об образе настоящего священника помогли книги. «Читал дореволюционные духовные издания, раскрывавшие суть духовного под¬вига. Это очень помогло, когда, по окончании Академии в 1953 го¬ду, начал служить в Никольском соборе. Я отошел от привычного стереотипа священника, спустился с амвона к прихо¬жанам, к людям и стал спрашивать: какая нужда, какое горе у человека...» «А время какое было? Не прошло и десятилетия со дня снятия блокады. В церковь пришли фронтовики, блокадники, которым довелось пережить все ужасы войны. Бог сохранил их. И эти беседы были нужны не только им, но и мне». «Я учился понимать душу народа, чувствовать их горе, страдания и как уже мог, по молитве Божьей, я помогал людям в решении житейских вопросов и особенно во¬просов духовных. Как верить. Как идти за Христом. Как исполнять свои духовные обязанности».

Нужно чудо

В Никольском соборе отец Василий прослужил с 1953 года по 1976 год. Затем был переведён в церковь «Кулич и Пасха» в Невском рай¬оне. А в 1981 году стал настояте¬лем храма Серафима Саровского на Серафимовском кладбище.

Господь, как по ступеням лестницы, подымал Василия Ермакова. Испытывал скорбями, возгревал веру и возводил в большую духовную силу. Василий Ермаков находился в исповедническом противостоянии внешнему миру, созидая внутренний, духовный. Волею судеб Василий оказался в самой гуще истории. Будучи достаточно юным, он не вмешивался активно в события, но впитывал впечатления чистой детской душой. Его, подобно кораблику, несла стремнина истории. И Господь по молитвам сохранял ему жизнь. Он был оберегаем и умудряем родительским наставлением, церковным окормлением, духовной средой эмиграции и позже духовными школами. Входя в учебные духовные школы, Василий имел большой практический жизненный духовный опыт. Он уже познал силу молитвы и обрёл духовную силу, необходимую для подвига пастырства.

В своих проповедях он постоянно размышлял о духовных смыслах истории России, о её прошлом и будущем. «На сороковые годы был план оконча¬тельного уничтожения веры в сердцах русских людей. Но человек предполагает, а Бог – располагает. Мы получили войну, и ком¬мунистические вожди вынужденно признали и православие, и церковь; был избран Патриарх, кое-кого из оставшихся в живых епи¬скопов выпустили из заключения, стали открывать храмы, семи¬нарии и впервые в 1943 году в Новодевичьем монастыре был от¬крыт Богословский институт».

Во время служения в Никольском соборе у батюшки проявился дар прозорливости. «Нужно чудо. Народ ждет чуда, он изнурился пошлостью бездумного существования. А это уже задача священника: ему в молитвенном делании открывается видение, недоступное обычному человеку. Повторяю, такое видение дает не только сан, но и ежедневные долгие моления. И опыт, и знание жизни».

Локальная, малая, встреча с духоносным человеком, является доказательством будущей большой встречи с Господом. Святой имеет свойство, подобно увеличительному стеклу, собирать божественную энергию в своём сердце, и этим духовным лучом возжигать огонь веры в сердцах других. И многие и многие наши современники хранят благодарную память о старце Василии Ермакове.

Людмила Московская,
член Союза писателей России.

Использованы материалы сайта «Россия в красках»

Я не хочу, чтобы получилось воспоминание "Мой путь". Не обо мне речь. Все мы, чада батюшкины, пришли (а чаще приползли) к нему сильно траченные жизнью. И я была на краю. Сейчас я это понимаю лучше, чем тогда. Но Ольга Шмелева, которая к тому времени окормлялась у Батюшки уже шесть лет, сказала: "Пора к отцу Василию идти". До этого общие друзья иногда говорили, что Ольга ходит к какому-то отцу Василию. Это было немножко странно (Ольга производила впечатление светское), но в памяти не откладывалось: слишком было далеко от меня.

Итак, середина ноября 1992 года. Встретились в метро "Черная речка". Немножко на трамвае, немножко по кладбищу, на котором я никогда не была. Маленький деревянный храм, такой не питерский, такой русский. Радость: на фронтоне узнала икону: за 2 месяца до этого была в Сергиевом Посаде (тогда еще в Загорске) и мялась в церковной лавке, не зная, как спросить иконку... вот того... дедушки на камешке... Так и не решилась. Иконку мне купила подруга, которая отважилась спросить и сообщила мне: Серафим Саровский. Надо же, и здесь Серафим Саровский... Тогда еще батюшка Серафим был с мишкой, это уж через 10 лет во время ремонта поменяли на нынешнюю икону. Говорят, та икона Батюшке была не по сердцу. А мне нравилась...

Вошли мы с Олей в храм, народа было немного, но и не пусто. Посреди храма стоит священник со внешностью простого сельского батюшки. Правда, ни одного знакомого батюшки, тем более сельского у меня никогда не было, но таким он мне представлялся по художественной литературе. И вдруг - взгляд... Как лазером рассекло пространство и меня. Образовалась дорожка, и я пошла на этот взгляд. Оля представила: это Наташа и еще несколько слов сказала. Отец Василий - я еще долго называла Батюшку так - спросил: что у меня? Болела... долго... теперь плохо... Сказала - что плохо.

Ну, и что ты сделала?

Покрестилась...

Молодец! И как стало?

Получше... кажется...

Не получше, а хо-ро-шо!!!

Я привожу прямую речь, потому что все помню так, как будто этот диалог состоялся только сейчас. Прошло уже почти 20 лет.

Спросил, что сейчас душу беспокоит. Заплакала, сказала, а Батюшка так добро, почти весело:

Ну, это детский грех!

Потом он тихо и долго говорил. Мне казалось непонятным, зачем он это говорит, при чем здесь я, да и речь даже не очень членораздельная... Только через много лет я поняла смысл сказанных им тогда слов: он увидел корень всех моих бед с первого взгляда. Тогда я ничего не соображала, стояла как в тумане.

Многие, вспоминая свою первую встречу с Батюшкой, пишут, что потом летели как на крыльях. Ничего этого со мной не было. Но этот взгляд... Я сказала себе: "Если этот священник верит в Бога, значит Бог есть. Все дело во мне." И еще... Батюшка пожалел меня. После смерти мамы меня никто не жалел.

Я стала ходить в этот храм. Никакой благодати не чувствовала, я не знала даже, что это такое. Ходила, как на работу - не потому что хотела, но потому, что не могла не ходить. Ничего не понимала в службе, раздражалась, ждала конца когда «занавесочка закроется», но упорно ходила. Потому что там был отец Василий , и он сказал, что надо ходить. Я приходила, раздевалась в правых сенях (тогда там раздевались), снимала сапоги, надевала тапки и вставала в тот угол, где теперь икона Ксении блаженной. А Батюшка... неужели были такие времена? Батюшка улыбался и прямо пел: "Ната-а-шенька пришла!" и кадил мне, кадил. Но месяца через два уже не кадил отдельно и не приветствовал - другие немощные пришли, а эта плотно в углу стоит. Больше меня потом Батюшка по имени не называл, а так только: "Ну что, мать, полегче?" Я грустила: кругом Леночки, Вовки, Сашки, Катеньки, только я безымянная. Внимания хочется, узнавания... Глупая я, глупая. Ведь он, как выйдет на амвон, всех мигом охватил, всех пронзил, все ухватил, за всех молится.

Батюшка в окружении духовных чад

Я стала очень медленно воцерковляться. Как говорил Чехов, что он всю жизнь выдавливал из себя раба, так я по незаметным каплям, с сопротивлением всего моего интеллигентско-диссидентского разума выдавливала прошлое. Нет, не я - Батюшкины молитвы, его сострадание к нам изломанным, исковерканным, его несгибаемая и неколебимая Вера, неизмеримая, Божественная мощь его души, его присутствие в твоей жизни, даже когда ты далеко от него, а он был рядом.

А воцерковляюсь я до сих пор. Кажется, что вот подошла я к первой ступенечке нашего Серафимовского храма и стою маленькая, а ступенька высокая - рядом, но не подняться. 20 лет стою.

В 92-93 годах в храме еще не было такого огромного количества прихожан, к Батюшке можно было подойти и спросить, например:

Отец Василий, я иду на день рождения, видите - иконки купила. Какую подруге подарить?

А надо сказать, что тогда только - только еще стали иконки продавать в нашей свечной и первые тоненькие молитвословы. Батюшка внимательно осмотрел, что я купила:

Подари Спасителя.

Эта иконка стала первой у моей подруги, был декабрь 92 года. А я узнала, что Христос - Спаситель. Пусть смеются нынешние молодые, которых привели к Батюшке 3-4 летними одновременно со мной 45-летней. Мое поколение много знало, кроме того, что Христос - Спаситель. Так и стоит перед глазами: Батюшка на амвоне, а под ногами у него, ползают некие прихожане от 2-х до 5. А какой-то молитвенник уже и уснул на ступенечке. Счастливые!

Погиб у меня в декабре 92 года двадцатилетний племянник - автокатастрофа. Я к Батюшке:

Отец Василий! у меня племянник погиб, некрещеный...

Впервые вдруг резко:

А тебе какое дело! Это матери дело!

Я вся сжалась. Теперь понимаю, мне ли, немощной вымаливать его было. Тогда не поняла, испугалась, тем более, что мать его была психически больна. Правда, потом оказалось, что Леша был крещеный, незадолго до смерти крестился.

Весна 93 года. Великий Пост. Первый мой Пост. Иду в будний день в храм. Солнышко, а на дороге лед, скольжу. На ступеньках храма Батюшка - один. На солнышке, в рясе только, греется. Могут ли это представить себе те, кто пришел позже - в конце 90-х и потом?

Отец Василий, меня подруга зовет на Соборование, а что это?

Не надо... Собираются 7 священников... (стал немножко объяснять).

Но мне уже сразу расхотелось идти на Соборование. Потом частенько слышала, как Батюшка ругал рвущихся не по делу на Соборование, я все удивлялась, ну чего рвутся, если Батюшка не благословляет. Кто лучше-то чем он в этом разбирается?

Спасибо Вам за все!

И тебе спасибо. За послушание.

Я была поражена. А тем более, что два раза я Батюшку не послушала: один раз не поняла, а второй не смогла с собою справиться. И оба раза получила: обострилась сильно моя болезнь. "Достойное по делам моим приемлю!" - что тут скажешь еще. Дошло не сразу.

Идет Батюшка из алтаря в придел, за ним бежит женщина:

Батюшка, так принимать мне таблетки?

Не оборачиваясь:

Я сбоку - заодно:

Не глядя:

Принимай!

Какие я таблетки принимала, я Батюшке не говорила, доктор назначил.

Раньше после Причастия все причастники сбивались в кучку у амвона и Батюшка каждому ставил чашу на голову, если не дотянуться, то хоть чуточку прикасался. Вот счастье было, когда поставит покрепче! Потом это стало невозможно, приход увеличился в геометрической прогрессии.

Батюшка всегда все видел. Как-то еще в начале моего воцерковления пришла днем в будни в пустой храм. Иду свечечку поставить батюшке Серафиму. А зажечь не от чего - только лампадка. Неловко зажгла от лампадки свечку, а тут бабуля сердитая, мол ходют тут всякие новоначальные:

Нельзя от лампадки свечку зажигать!

Я испуганно отдергиваюсь (бабуль церковных я долго боялась).

Она все правильно делает!

А бабуль этих уже нет – отошли ко Господу. Мне ли тогда было понять, что они веру-то сохраняли, пока мое поколение или на комсомольских стройках коммунизм строило, или Кафку читало – в зависимости от интересов. А крах всех нас настиг. Пьянство, депрессии, болезни, блуд, разрушенные семьи, детки – наркоманы. Вот такими красавцами мы, порождение страны советов, встретили 90-е годы. Слава Богу – меня прибило к берегу – к Батюшке. Милостивый Боже подарил мне это счастье.

Второй день плачем: вчера отошел ко Господу Святейший Патриарх - 5 декабря 2008 года утром. Вот, батюшка, ушел от нас и Ваш любимый друг.

Прожил, как и Вы 79 лет, все сделал, назначенное от Господа. Я уверена, что он будет канонизирован - мы не доживем, но если будет стоять Россия и Церковь Православная, то это должно быть. Не перечислить, не охватить, не постичь разумом, сколько сделал Святейший за те 18 лет, что был он Первосвятителем и за всю свою жизнь. Слава Тебе, Господи, что сподобил жить и быть членом Церкви во времена Святейшего и Ваши, Батюшка. Какую Господь явил милость ко мне грешнейшей маленькой букашке, недостойной и глаза-то поднять к Небу. Мы плачем, но я радую себя тем, что Друга Вашего, Батюшка, взяла за ручку Божия Матерь и сказала: "Здравствуй, дорогой Алешенька! Пойдем к Васе!" И Она повела его Райские Обители, где уже ждут Ксенюшка, им прославленная, и Батюшка Серафим, чьи мощи были обретены Святейшим, и сонм Новомучеников и Исповедников Российских во главе с Царственными Страстотерпцами. И родители Святейшего, которые так много сделали для Вас, родной Батюшка, и Вы, его верный и преданный друг и соратник. Смотрю на ваши фотографии 45 года и надпись: "Дорогому Васе Ермакову, моему лучшему другу...". Какие красивые мальчики, какие светлые лица, какая впереди жизнь... воистину во Славу Божию... И фотография 2005 г.: Патриарх и Вы в Тихвине на торжестве возвращения иконы Тихвинской Божией Матери - два старца, уже чуть согбенные, но руки в руки, глаза в глаза и как рады! Встретились мальчики, други - и нет 60 лет длинного, такого узкого пути, нет седин и скорбей - есть только радость, даже озорная какая-то. Душа-то ведь не стареет: "Васенька, здравствуй, дорогой мой!". И вчера вы снова встретились. и вы, Батюшка, протянули руки: "Алешенька, дорогой, друг любимый!". Царствие вам Небесное, дорогие Отцы наши, путеводители, направители, утешители. Слава Вам, показавшим нам Свет, Истину и Жизнь! Молите Бога о нас! Земной Вам поклон, любовь, невыразимая благодарность... Нет слов, только слезы льются и льются...

92-93 годы. Ванька поступил в институт, я работаю в травмпункте. Денег нет, продуктов нет. Ели перловую кашу и гороховый суп на воде. Мне хватало, Ваньке, конечно - нет. Еду в храм, денег нет даже на свечку. Ездила по пенсионному невестки-инвалида. Но форс держу. Одежда была еще приличная, и пальто не старое, и шапочка меховая, на нищенку еще не похожа, Мне казалось, что даже какая-то элегантность присутствовала, во всяком случае мои сотрудники врачи были одеты даже похуже.

Служба кончилась, идем ко Кресту. Приложилась и слышу, вроде, тихое:

"Подожди". Но уверена, что это не ко мне. Ухожу. В другой раз опять: "Подожди". Опять ухожу в полной уверенности, что не ко мне: народа много, а я себя еще своей не чувствую, даже не могу предположить, что батюшка ко мне обращается: смотрит в другую сторону, кому-то крест дает, кого-то за руку берет, кому-то что-то говорит... Я здесь явно ни при чем. Так продолжалось несколько раз: "Подожди". Как-то вскользь... или мне мерещится? Осенило спросить Олю Шмелеву: "Слушай, я не понимаю... может это мне?". Оля: "Значит надо подождать!". Я осталась. Народ идет, идет, я послушно стою, но недоумеваю. Наконец, все прошли. Батюшка берет меня за руку: "Пошли". Ведет на солею, я там в жизни не была, руку не отпускает, держит крепко. Тут уже "народы", всем надо ответить, посмеяться, утешить, благословить. Я стою, крепко припечатанная к батюшкиной руке и продолжаю недоумевать. Вдруг чувствую, как он другой рукой что-то вкладывает мне в руку, которую держит и зажимает мне кулак. Сперва ничего не понимаю... о, ужас... "Отец Василий, что Вы?!...". Мягко так выталкивает меня с солеи с моим зажатым кулаком. Спускаюсь ошеломленная, разжимаю кулак... Деньги. По тем временам это была немаленькая для меня сумма. Я - к Оле: "Отец Василий... мне... деньги... он меня с кем-то перепутал!!! Опытная Оля: "Ну и что? Он мне тоже дает, когда у меня нет." "Ты ему ничего про меня не говорила?". " Да ничего я не говорила, он сам знает."

Через много лет вернула я батюшке долг. К нему было уже не подойти, "народы" крепко держали оборону, я передала долг в конверте с записочкой. С тех пор деньги много раз менялись - кризисы, девальвация, но я тогда уже встала на ноги (Батюшкиными молитвами, конечно) и положила в конверт столько, сколько могла на тот момент. Скорее всего, эти мои деньги уже через несколько минут после вручения адресату были втиснуты в другой кулак.

Зима 92-93 года. Ничего не понимаю, все для меня одинаково - литургия закончилась, но почему-то люди толпятся у "Умиления". Я сижу на лавочке, устала, ничего не понимаю. В руках записка, которую я почему-то не отдала на литургию. Подлетает батюшка, выхватывает записку, я роюсь в карманах, всовываю ему в руку какую-то последнюю денежку, он всовывает мне ее обратно в ладонь и отлетает к "Умилению". Начинается молитва. Молебен. Теперь-то я знаю, что это молебен, а тогда не знала.

Все тот же первый год мой у Батюшки. Я еще тогда пыталась закаляться, чтобы окрепнуть и пореже болеть. В баню ходила. Сняла крестик, потому, что горячо в парилке - и забыла на крючочке. На следующий день, как ошпаренная, в ужасе - в храм.

Отец! Василий! Я! Крестик!! Потеряла!!! В ба-а-а-не!...

Лезет в свой глубочайший карман.

На вот.

Протягивает крестик алюминиевый. Улыбается.

Это искушение, не страшно.

Крестик батюшкин я недолго носила, вскоре Оля Шмелева подарила мне серебряный. Глупая, я глупая, и не знаю, куда делся этот батюшкин крестик, не помню. Ведь был он драгоценнее всех драгоценных. Если бы знать, если бы знать... Зато теперь, когда ко мне в лавочку прибегают такие же напуганные потерей крестика, и я успокаиваю: "Это искушение, не страшно." И рассказываю свою историю. Теперь отца Василия Ермакова знают почти все или слышали о нем. Простая история, но люди сразу успокаиваются, улыбаются, покупают крестик и расстаемся. Иногда почти друзьями.

Но подружке его очень замуж хотелось, да и родители ее были за. Мать даже приходила меня убеждать. Я упиралась изо всех сил, да и Ванька не очень даже рвался, но костюм на свадьбу они ему уже купили. Беда.

Я к батюшке:

Ох, нехорошо. Нехорошо!

И весь разговор.

Через три дня случился некий инцидент, и невеста, резко разочаровавшись в женихе, прогнала его. Жених не убивался. Правда, довольно быстро нашел себе новую подругу, на которой потом и женился, но это был уже конец 4 курса. Костюм дожил до свадьбы новеньким: ничего кроме джинсов и курток Ванька не носил.

Надо сказать, что размолвка между влюбленными выеденного яйца не стоила. Расстроил, конечно, безумную затею дорогой мой Батюшка своей молитвой. Тоже ведь далеко не сразу поняла. Когда уж стала чуть-чуть соображать. А это не один год прошел...

Начало девяностых, но в храме народу – ни перекреститься, ни вздохнуть: какой-то большой праздник, зима. Стою у аналоя, зажатая со всех сторон. Кому-то худо, передают святую воду – обычная история на наших праздниках. Вдруг передо мной появляется фигурка девочки нет – возникает (как у Евтушенко – «не появился, а возник») – откуда – не понятно: пробиться ко мне было все равно, что пробить стену или пройти сквозь стену, как ангел. Не спрашивает – утверждает: “ Вы – врач! Там плохо’’. Ведет меня сквозь толпу к левой двери, которая всегда закрыта, но сейчас открыта, и на улице какое-то беспокойство вокруг скамейки, на которой лежит женщина. Слава Богу, она уже пришла в себя, просто обморок. Никого знакомых вокруг не было, никто не знал, что я врач. Я и у девочки спросила, откуда она знает, я врач? А она: “ Я не знаю…” А ей лет шесть. Служил батюшка, он был глубоко в алтаре, к нам спиной. Все происшествие было беззвучно и незаметно, кроме слов девочки. Может это был ангел? Батюшка почувствовал, что неладно в нашей толпе и помолился. И через толпу меня эта девочка провела, как лодку по тихой воде – без всякого сопротивления… Ангел?

Чуть-чуть привыкнув к храму, я стала понимать главный ужас моей жизни: Ванька-то у меня некрещеный! Говорить ему бесполезно: 18 лет, в доме никто о Боге и не вспоминал. В детстве-отрочестве перечитал всю домашнюю библиотеку, довольно хорошую по тем временам, но к 18 годам интерес был уже только к Стругацким, Лему и более тяжелой фантастике под звуки металлического рока. И это был мой мальчик, который плакал в 9 лет над первым фильмом о Высоцком: “Мама, я его никогда не увижу!”… Теперь был кумир Кинчев, серьга в ухе, черная джинса, хайкинги (ботинки на шнурках чуть не до колен на толстой подошве), буйная шевелюра до плеч, стянутая пиратским платком с черепами, хамство, ну, понятно, в общем… Упустила я Ваньку со своими личными проблемам. Так что говорить о крещении, да что и говорить: сама-то лучше ли стала после крещения? Конечно, Господь омыл душу от грязи и смрада накопленных до 42 лет грехов, но прибранный дом был пуст и в него уже много набралось, пока я не начала хоть что-то соображать. В общем, свечой, которую ставят на подсвечник я не стала, солнышком не грела, и походы мои в церковь были расценены Ванькой, как и всем окружением: в религию ударилась – мода нынче такая. Или “чердак” поехал. Поэтому, когда Батюшка сказал: “Приведи его”, я только ухмыльнулась в душе и сникла, зная что Ванька нипочем не пойдет. Что я ему говорила без всякой надежды на успех – не помню, но Ванька пошел! Без всякого сопротивления и сразу. Даже оделся прилично. Батюшка взял Ваньку за руку, увел от меня и долго они о чем-то говорили между иконами “Взыскание погибших” и “Тихвинской”. Батюшкина рука лежала у Ваньки на плече. О чем говорил Батюшка – до сих пор не знаю. Решила, что, если он увел Ваньку – значит нечего мне лезть. Ванька потом сказал восторженно: “ Ну и силища у отца Василия! Как положил руку на плечо, я так в пол и вошел!”. А Ванька выше Батюшки почти на голову, да и в плечах уже и тогда был весьма пошире.

Больше мы о Батюшке не говорили, но впечатление он на Ваню произвел явно. Выразилось это в том, что вскоре Ваня решил познакомить с Батюшкой своего лучшего друга Сашку. Я шла на исповедь, и они увязались за мной. На этот раз оба были в полном “прикиде”: платки с черепами, серьги в ухе, хайкинги и пр… Но в храм вошли скромно: встали у свечной, а я пошла на исповедь к Батюшке к иконе Николая Чудотворца. Народа было мало, это был 93-94 год, будни. От места исповеди две выразительные фигуры в черном просматривались хорошо.

Отец Василий, вон Ванька мой пришел… Батюшка, кажется, немножко даже оторопел от красоты такой:

Слушай, … он еще не готов...

Да он приятеля привел - на Вас посмотреть!

А… Ну пусть постоят…

Но после исповеди Батюшка ушел служить, а до конца службы приятели не достояли. Так что Сашка с Батюшкой не познакомился. Но – посмотрел. Великим Постом 93 года к Батюшке пришла Ольга Боброва - моя давняя сотрудница и приятельница. Ее тоже привела Оля Шмелева, которой нужна была консультация стоматолога. Я ей рекомендовала Ольгу. Таким образом в храме появилась Оля Боброва, которую теперь знают почти все церковные Питера, потому что она всем лечит зубы.

Две Оли решили сделать мне на день рождения подарок – паломническую поездку в Пюхтицы. И в июне 93 мы с Бобровой поехали в монастырь. Там монахини научили нас, как надо молиться, чтобы Господь привел Крещению – у Оли сын был тоже некрещеный, как и мой Ванька. Мы, вернувшись в Питер, стали молиться, как нас научили. Прошел примерно год, и Олин сын принял Крещение, а мой нет.

Было начало Великого Поста 95 года, март. Как – то после Литургии Батюшка попросил, чтобы, если есть свободное время в будни, помочь в уборке храма, чтобы к Пасхе он засиял. Я тогда работала в травмпункте по сменам и в будни вполне могла придти. Пришла, помогла мыть хрусталики от люстры, еще что-то поделала. Вдруг подходит ко мне Наташа-бригадир и говорит: “Пойдем, для тебя есть очень ответственная работа.” И поручила мне вычистить крестильную купель. Уж как я старалась, терла, драила, полировала. И как мне по душе была эта работа! Купель постепенно начала блестеть, а к концу стараний просто засияла! В середине моих трудов заглянул в придел Батюшка. Я, вся в измазанная пастой и довольная:

Батюшка! А я вот купель чищу!

А! Давай…

Чистила я купель часа три, не меньше. Наташа меня похвалила, я счастливая пошла домой: такое почетное дело поручили и как хорошо получилось! На следующий день сижу я в кресле, читаю что-то духовное. Тут же Ванька мой вертится, я и скажи:

Вот был бы ты крещеный, я бы хоть за тебя записки подавала в церкви… за некрещеных церковь не молится.

Ладно. Покрещусь!

Для тебя.

Я его в охапку, и на следующее утро мы были уже в соседнем храме – Илии Пророка. До Серафимовского боялась не довезу. Тем более, что Ольге Батюшка говорил, что когда ее сын созреет, тащить в ближайший храм, что она и сделала. Так же сделала и я.

Итак, Таинство Крещения состоялось. Символ веры читала я, больше было некому: никто из крещаемых и крестных его не знал – обычная история для начала 90-х.

Протоиерей Василий Ермаков. Освящение воды.

Уже по дороге домой Ванька пожаловался на озноб. Дома измерили температуру: 41 градус!!! А крестик серебряный, что я ему купила храме перед самым Крещением был угольно-черного цвета! Сутки Ваню била лихорадка, наутро встал здоровенький и пошел в институт. Крестик я вычистила, он стал снова светленький и блестящий. Бесов Батюшка называл “эти ребята”. Вот так “ребята” оттрепали моего Ваню за Крещение. А у одной моей знакомой, серафимовской, сынок, тоже уже взрослый, после Крещения чуть не всю мебель переломал. И успокоился. Вскоре Ваня отвел на Крещение друга-Сашку, которого водил на Батюшку посмотреть.

C тех пор прошло 17 лет. К сожалению, воцерковляться Ваня не стал. Он читает Евангелие, венчался (во втором браке), покрестил своих троих сыновей. В храм заходит свечки ставить. Конечно, мне бы хотелось, чтобы сын пришел сын пришел к Богу сохранным, а не, как я, приполз на животе. Но Господу виднее, каким путем вести грешников, и как вразумлять таких негодных матерей, как я. Достойное по делам нашим приемлем, помяни нас, Господи во Царствии Твоем!

А у Батюшки Ваня был еще один только раз. Он расходился с первой женой. Я сказала Батюшке:

От Ваньки жена ушла...

А чего, обижал, что ли?

Да он хочет жить отдельно, а она хочет только со своей мамой…

Ну и пусть с мамой живет!

А Ванька?

А он с тобой пусть живет. Вот так. Надо сказать, что когда Ванька собирался вступать в свой первый брак, я Батюшке сказала:

Ванька жениться собрался…

А где венчаться будут?

Да не будут они венчаться, там семья неверующая.

А! Ну пусть поживут…

Пожили. 4 года с перерывами. Но когда случился окончательный разрыв, Ваня пошел к батюшке. Добровольно, но со мной. Уже в нормальной одежде, взрослый, интеллигентного вида молодой мужчина в очках. Хайкинги, серьги и прочие атрибуты юношества были забыты. Ваня работал в большой фирме и даже уже в начальниках ходил, но вид имел подавленный – не сладко, когда семья развалилась. На этот раз Батюшка никуда его не уводил, и меня не отсылал. Но говорил Батюшка вовсе не на ту тему, которая волновала Ваню. Батюшка сказал:

Ты, Ваня мать-то береги. Ты вот книжки все читаешь, книжки-то что… Ты мать береги (никогда я не говорила Батюшке, что Ванька запойный чтец.) И ни о разводе, ни о жене ни слова. В то время отношения наши с Ваней стали ухудшаться, но тогда мне это было еще не понятно: все большие проблемы были еще впереди. Батюшка, как всегда, все видел вперед.

Года через три Ваня женился вновь. Они венчались, и я похвасталась Батюшке. Было это на дорожке от кухни к храму, где мы в последнее время отлавливали Батюшку. А Батюшка махнул рукой и показал на маленького несчастного вида нашего прихожанина, который, как раз и жаловался, кажется, на свою семейную жизнь:

А-а… Вон, он тоже венчался!

Когда моя новая невестка собралась рожать – я к Батюшке:

Батюшка! У меня невестка рожает, помолитесь!

А в какой она храм ходит?

Да они в Металлострое живут… В Александра Невского…

Вот пусть за нее там и молятся!

Отрубил и пошел из придела в храм.

Я, маленько оторопев, бегу следом:

Ну, тогда хоть за нас с Ванькой помолитесь…

За вас-то помолюсь! Батюшка, родненький, как Вас не хватает!!! Помолитесь за нас!

Я забежала вперед, начав рассказ о Ванином Крещении. Вернусь назад в начало 90-х.

Как я уже упоминала, тогда еще только стала появляться духовная литература, больше в виде брошюрок. Не было тогда и знаменитого батюшкиного голубенького молитвослова. Оля Шмелева подарила мне тоненький молитвословчик с пояснениями, позже я купила себе карманный молитвослов. В этом молитвослове были молитвы ко Причащению, да и то не все, но полного правила не было. Я читала эти молитвы и шла на Причастие. Правда, постилась – (Оля научила).

Как-то в правом приделе мы с Батюшкой были одни – тем кто пришел в середине-конце девяностых, вероятно и не представить такую картину, все помнят, как потом придел трещал по швам не фигурально, а буквально. Батюшка спрашивает, показывая на середину груди:

Ну что, полегче стало?

Я – неуверенно:

А ты готовилась к Причастию?

Да я не очень-то и знаю, как надо готовиться…

Но Батюшка меня не завернул, бестолковость моя была ему значительно виднее, чем мне самой…

Для меня всегда были проблемой мигрени. Если не поем с утра, то обязательно мигрень. Но всегда под рукой была спасительная таблетка. Однако, перед Причастием ведь не будешь пить таблетки. Но как-то приспосабливалась. Но, однажды, в декабре 93 года (у меня память ассоциативная - например я помню, что тогда работала в новом травмпункте, в какой одежде шла в церковь, какую шапку натягивала на больной лоб и т.д. – поэтому все говорят что у меня хорошая память, я просто вычисляю время из сопутствующих событий и обстоятельств) – так вот: это было в декабре 93 года – шла я на Причастие и голову мою начало сверлить и пилить еще в метро. Появился страх, что сейчас начнет тошнить, дальше еще хуже и т.д, как всегда, - кто страдает мигренями – тот представляет ее развитие. В общем, когда я пришла в храм, картина уже развернулась во всей красе и одна мысль была – только бы достоять до Причастия. И вот Батюшка выносит чашу, народ в земном поклоне, я же стою столбом, потому, что мне и головы-то не наклонить из-за жуткого прилива тошноты. Страх и ужас. Еще слышу батюшкин голос: “Cо страхом Божиим и верою приступите!”

Но я уже смогла только найти дверь и выскочила прочь к ближайшему дереву. Неукротимая рвота и раздирающая голову боль не дали мне хоть подальше отойти от храма. Как я добиралась домой и вся остальная история болезни – это уже не о том. Через несколько дней я поведала Батюшке о своей беде. Было очень стыдно и страшно. А Батюшка совершенно спокойно:

Ничего… Это из тебя выходит . Ты приходи в будни ко мне. Служба короче, народа мало, и все будет хорошо.

Поэтому я долго ходила в храм по будням, а уж причащалась только по будням – несколько лет. Бывало спрашиваю в субботу на всенощной во время помазывания:

Батюшка, Вы в понедельник будете?

Ты что, мать, дожить надо…

С тех пор и я так говорю, когда меня подобным образом спрашивают о будущем, даже совсем ближайшем.

Всенощная. Все стоят в очереди на помазание. Тогда еще очередь была не очень толстая - не то, чтобы ручейком, а речкой – не напирающей толпой. А мне нельзя – женщины поймут – почему. Стою у «Взыскания погибших». Смотрю – батюшка идет, он и тогда помазывал не до конца, передавал кисточку другому священнику. Я навстречу:

Батюшка, а у меня………мне нельзя на помазание…

Я вот я тебя помажу!

Снимает пальцем масло со своего лба и мажет крестиком мой.

Привела в храм сотрудницу, всегда более или менее болеющую чем-нибудь. Сегодня у нее мигрень, таблетку пить не хочет или не помогло ей – не помню.

Батюшка, это Нина, у нее голова сильно болит…

А вот пойдем…

Ведет нас обеих на солею, уходит в алтарь, выносит маслице, мажет Нине лоб. Нина первый и последний раз пришла в наш храм, но у Батюшки никогда не было никому отказа, как будто и не вечер, и усталости никакой. Всегда бодрый, всегда щедрый на любовь, все-то с готовностью, все-то у него легко… Усталость батюшкину стало заметно буквально уже в последние недели его жизни, во всяком случае мне, никогда не бывшей ни в ближнем окружении, ни в тесном общении с теми, кто в этом окружении состоял. Я всегда была на периферии и чем дальше тем периферийнее, потому что приход рос в геометрической прогресс и нас,”стареньких” оттирали новенькие, среди которых было уже много молодых, сильных и напористых.

Не так все было гладко, как излагается теперь. Был у меня перерыв в посещении нашего храма – полтора года. В двух словах: я долго не могла понять, почему Батюшка такой противник Запада. Ведь я из советской интеллигенции, а все мы были воспитаны на том, что Запад – это свобода, которой мы всю жизнь свою были лишены. Оттуда и литература и искусство и права человека и пр. и пр. И религию там никогда не притесняли не то, что у нас. Все мы были теоретики и мечтатели. А тут Батюшка говорит совсем иное. О России, о ее величии, о том, что Православие – единственно верная религия, а с Запада пришел в Россию развал и будет еще хуже. Это мне тогда не было понятно и как-то, решившись, я высказала Батюшке на ушко в двух словах свое мнение по поводу… ну не буду уточнять, это сейчас никакого значения для меня не имеет, и я полностью согласна с Батюшкой. Время, конечно показало, кто прав, но тогда я получила:

Во всеуслышанье. И объяснение, почему – дура.

Происходило это у стены храма слева, батюшка шел из своей дверки и направлялся к площадке перед храмом. Его окружала стайка тетенек, которые мои слова не слышали, но «дуру» слышали и стали дружно голосить, подтверждая батюшкино мнение обо мне. На батюшкину “дуру” я бы не обиделась, я пыталась ему что-то объяснить, но дружный галдеж тетенек пресек мои попытки, и я пошла тихонько вперед, внимательно рассматривая бантики на своих зеленых туфлях. Был июнь 1996 года. Так я и пошла прочь. И ушла.

Полтора года я жила без Батюшки и Серафимовского храма. Потребность ходить в храм уже сформировалась, и я подыскивала себе храм и духовника. Больше всего мне нравилось в Князь-Владимирском соборе.

Ходила и в Чесменскую церковь. Иногда в храм Илии Пророка. Но собранности не было, я пропускала воскресенья, больше ходила вечером. Я оставила свою работу, ушла из практической медицины, нашла очень хорошо оплачиваемую работу в парамедицине. Приподнялась материально, накупила себе одежды и прочего, о чем даже и мечтать не могла, работая в травмпункте. Женился Ваня, родился Данька – мой первый внук. Даньку крестили дома. Батюшка, который крестил Даньку уныло обвел взором квартиру, не увидел ни одной иконы (молодая семья жила с родителями Наташи – Ваниной жены, там верующих не было, хотя все были крещеные). Когда надо было читать «Символ веры», прочитала его я. Батюшка был немало удивлен, но похвалил:

Молодец, бабушка, откуда Вы знаете?

Да я… в церковь… хожу…

Потом был обед, я сидела с отцом Николаем и немножко с ним говорила, что-то спрашивала, сказала, что перестала ходить к отцу Василию. Батюшка Николай родственник моей невестки, он не так давно был рукоположен, из инженерной интеллигенции. Он служил (и по сию пору служит) в монастыре Иоанна Кронштадтского. Это было в середине декабря 1996 года. Я уже полгода не была на Серафимовском. Потом был еще год моих скитаний по храмам, потеря высокооплачиваемой работы, попытка основать свое дело, не очень-то удачная.

Хоть и нравились мне некоторые священники, их проповеди, которые удовлетворяли мои интеллигентские искания, храмы, в которых было свободно и просторно – нигде я места себе не нашла. За полтора года я ни разу не причастилась. Все чаще стал вспоминаться серафимовский храм, Батюшка, обходящий его с кадилом на всенощной, иконы батюшки Серафима, «Взыскание погибших». Я вернулась. Просто пришла на службу. Батюшка не отреагировал никак. Как будто и не видел. Я была поражена насколько увеличилось количество прихожан. Такой плотности раньше не было даже в большие праздники. Все лица незнакомые. Много стало молодых, намного больше мужчин. Батюшка был уже в недосягаемой дали, и появились молодые ребята, охранявшие Батюшку. Я почувствовала себя совсем чужой. Но уже точно поняла, что пока есть Батюшка, и пока есть я другого храма мне не надо, и молитва нужна только Батюшкина. Было начало декабря 1997 года. Походила я немножко на службы и решилась исповедоваться и причаститься.

Это было 25 декабря 1997 г. Рано утром я долго пыталась поднять себя за волосы, потом снова ложилась, успокаивая себя тем, что ничего страшного: сегодня не пойду, пойду в воскресение. А была пятница, значит в транспорте народа будет много, да еще до церкви-то как далеко от Черной речки и, вообще, потом на работу до позднего вечера, а на улице мороз, нет уж сегодня ну никак не получится, вот с силами соберусь и т.д.

Встала. Пошла. Батюшка никак не выразил, что отметил мое появление, исповедь была общая. Причастилась. О, какая была радость! Вот уж точно крылья выросли, и на работу я даже не летела, а парила. Весь день пребывала в благодати и на тех же крыльях прилетела в 11 вечера домой.

Дверь квартиры моей была взломана и опечатана. Еще ничего не понимая, позвонила соседям. Напуганные соседи сказали, что увидели в 12 часов дня мою дверь взломанной и открытой. Зайти побоялись, боялись увидеть мой труп. Вызвали милицию, которая установила, что квартира ограблена, опечатали дверь. Все, что накупила я себе за полтора года вольной жизни в парамедицине, украли. Даже телефонный аппарат и чайник. Слава Богу, что был сильный мороз, и я была в новой шубе и сапогах, так что самое нужное Господь сберег. В квартире был жуткий холод: был открыт настежь балкон, через который воры сбрасывали в одеялах то, что не могло разбиться. Осталась только мебель и книги. Я вызвала Ваню, он приехал из Купчино, но милиция еще не приехала, и мы плакали с Ваней за опечатанной дверью по Кузе – любимому моему котику, который не отзывался на наши отчаянные призывы. Мы решили, что воры убили Кузю, и я послала Ваню поискать трупик под балконом. Трупик Ваня не нашел, но принес 2 тяжеленные “фомки”, которыми ломали дверь и, которыми мне, наверно, проломили бы голову, если бы я не ушла на Причастие. Вот так “эти ребята “ отомстили мне за возвращение к Батюшке. Но я осталась жива, а когда ушла милиция, и все утихло, из какой-то щели вылез совершенно обалдевший Кузя. И мы с Ванькой утешились. А барахла особенно не было жалко. Кое-что купила сразу – друзья помогли, да и дальше потихоньку набралось для жизни.

Я некоторое время не рассказывала Батюшке про эту криминальную историю, что-то меня сдерживало, понимала я, что получила по заслугам: ушла от Батюшки, гордыня заела. Через какое-то время все-таки сказала:

Батюшка, пока я на Причастие ходила, меня обокрали...

Да чего красть – то, у тебя и так ничего нет!

Да вот…нашли чего было… Посмотрел вглубь меня даже немножко жестко:

Ты что, совсем глупая, что ли?

Ну, что тут ответишь, я уже стала немножко понимать.

Началась моя “вторая серия” в Серафимовском храме. Батюшка стал практически не доступен. Стояла я уже у “Взыскания погибших”, иногда удавалось присесть на лавочку возле вешалки или уцепиться за канун.

Так много было незнакомых лиц, что знакомые встречались как вкрапления. Я стала чувствовать себя еще более новоначальной, чем 5 лет назад. Новенькие всегда более бойкие, их было много, они были уверенные в себе и в своем праве на Батюшку. Потом они куда-то исчезали, появлялись другие, тоже уверенные и плотно вставали у амвона. Но мне было уже все равно: мои искания закончились, я точно знала, что пока жив Батюшка и пока жива я, меня уже никакими силами от Серафимовского не оттащить. Я стала понимать, что такое молитва, и что такой молитвы, как у Батюшки не будет нигде, а где стоять, у амвона ли или на улице значения уже не имело, если в алтаре служил Батюшка. Потом провели трансляцию и на улице стало даже очень хорошо.

Батюшка в окружении любящих чад

Действительно, присутствие Батюшки в храме ощущалось всегда, даже если его нигде было не видно. Всенощную обычно начинал какой-нибудь другой священник, но присутствие или отсутствие Батюшки в храме – в глубине ли алтаря, на кухне ли было почти осязаемо. Приходишь на всенощную, служит предположим отец Вячеслав, но чувствуешь, что Батюшка здесь, и действительно, вдруг: “Вар-ваа-ра! Или его частое: “Давай!”, или еще что-нибудь, не слышно что, но Батюшкин голос что-то бормочет и на душе теплеет. А в другой раз сразу чувствуешь, что Батюшки нет. И не потому что служба хуже, службы у нас всегда были хорошие, но…

Батюшки нет…

Исповеди теперь всегда были общие, меня это смущало – вот ведь маловерная. Но я почти всегда писала грехи свои на бумажке и показывала Батюшке, чтобы он запомнил, что вот она, моя бумажка, вот так выглядит, а Батюшка согласно кивал, перед тем, как мои грехи исчезали в общем мешке. Но один раз было иначе. Мне позарез надо было высказаться и я, написав свой грех на бумажке, решила, что обязательно надо проговорить вслух. Поэтому пошла в будний день, и народа было совсем немного. Стою и обдумываю, как бы это выразиться попонятнее и покороче, и чтобы не так стыдно было. А Батюшка меня сразу и подозвал:

Ты когда исповедовалась?

Тогда-то…

А что так долго-то не исповедовалась?

У меня кот болел…

Не успела оглянуться, как уже стояла за дверью – выгнал Батюшка из придела:

Бога на котов не меняют!!! Иди молись!!!

Так и вылетела со своим написанным и непроговоренным грехом, зажатым в кулаке. Но стою рядом с приделом и заглядываю в открытую дверь – может вернет? А оттуда молнии:

Не заглядывай! Молись!!! Какая уж тут молитва… Опять загляну, а оттуда:

Скажи ей, чтобы не заглядывала! (Это тетеньке, которая оказалась под рукой и меня впервые, может, и видит).

Батюшка часто призывал в свидетели тех, кто был под рукой, часто вообще случайных “захожан”. Помню и мне на ходу жаловался на чтеца, который виновато тащился за Батюшкой: “Вот сейчас его на поклоны поставлю!” А я еще только-только в храм начала ходить, для меня каждый чтец митрополитом выглядел. Итак, стою, молюсь. Уже Причастие, а я так и не высказалась. Батюшка вышел из придела (он в этот день не служил, только исповедовал и беседовал с “народами”). Я - к нему:

Батюшка, Вы меня совсем выгнали, или?... Брови “домиком”: -

Я никого не выгоняю, а вра-зум-ля-ю! Но молний уже нет, глаза смеются.

Батюшка, ну… так хоть благословите на работу идти… Засмеялся совсем, обнял крепко:

Иди, мать! От работы кони дохнут, а мы с тобой - никогда!

Грех свой в кулаке так и унесла. Да все Батюшка знал – все грехи мои: и писанные, и не писанные, и неосознанные, и еще не сделанные…

И думаю я уже давно, что может и не за кота меня Батюшка выгнал, а за этот самый грех эпитимию наложил, или за маловерие мое – хотела –получай!

Обычно Батюшка не благословлял, когда мы уезжали в отпуск, причащаться там, куда ехали. Но как то раз у меня отпуск совпал с Успенским Постом и я уезжала в Гагры. Объяснила Батюшке ситуацию, а он и говорит:

Поезжай, покупайся в море! Там и причастишься.

Я, уезжая, взяла с собой батюшкину книгу “Во имя спасения России”, дай думаю подарю священнику в Гаграх, похвастаюсь, какой у нас Батюшка, да и приятное ему сделаю. Первый раз пошла на Преображение на всенощную. Храмик в Гаграх в котловинке стоит, низенький, крошечный, очень бедненький. Там принято зажигать огромное количество свечей – каждому святому за каждого члена семьи. При том, что на солнце градусов 40, крыша накалена чуть не до красна, костры свечей пылают, окон нет, только небольшая дверка открыта – в общем температура в храме градусов 200 по Цельсию, мозги закипают. Исповедь вечерняя, конечно, индивидуальная. Священник перед исповедью сказал длинную весьма проповедь, в которой между прочим обличал бесстыдство приезжающих на отдых, которые на пляже валяются, да еще в купальниках (!), в общем стыд и безделье. Но из отдыхающих была я одна, в основном были местные бабули, от которых я, конечно, сильно отличалась и цветом кожи и платьем и лица другим, наверно, выражением. Ну, как всегда, на юге приезжие отличаются от местного населения. Платье, конечно, у меня длинное и шарф на голове, но - чужая и священник обратил на меня внимание. Подошла очередь исповедоваться, выложила все, не щадя живота своего. Получила эпитимию – 40 земных поклонов! А мне с моей спиной даже, если 3-4 сделаю придется неделю отлеживаться на обезболивающих и мазях. Что я местному батюшке и сказала: все-таки я не дома, заклинит спину, что я буду делать одна? На что строгий батюшка сказал, что монахи и по 500 делают. Еще я неуверенно сказала, что мой духовный отец специально послал меня в море покупаться, а если нельзя на пляж ходить, то зачем я сюда и приехала. Ну, что ж, если так – купайся, а, если сразу поклоны не сделать, то можно разбить на части. В заключение я преподнесла священнику Батюшкину книжку. Он открыл, увидел фотографию и говорит:

Блаженный!... Ты, когда будешь уезжать, я ему обязательно напишу письмо, скажи, когда поедешь.

Назавтра я пришла на службу. Конечно, очень жарко, тяжело, но с Божией помощью я не расплавилась, не рухнула в обморок, причастилась. Перед причастием призналась, что поклонов сделала только 3, но была допушена, с тем, что остальные 37 доделаю потом в течение отпуска. В нашем Серафимовском храме при всем количестве народа служба заканчивалась около 12 часов, ну, если молебен большой, то к часу-половине второго в крайнем случае. Не тут - то было в Гаграх. После службы священник ушел минут на 40, но расходиться не благословил. Все остались сидеть на маленьких скамеечках. По храму и крошечному дворику носился вкусный запах жареной рыбы. А мы-то, причастники, с утра ни ели, ни пили.

Но все прихожане сидят, ждут – жду и я, тем более, что креста-то батюшка не давал еще. Наконец священник вышел, это было около часа дня, и… началась проповедь. Вся она была посвящена ИНН и паспортам, которые брать ни в коем случае нельзя. Со страшными примерами, от которых местные прихожанки вскрикивали и охали. Я не знала, куда девать лицо свое с “необщим выражением”. Уйти я не решалась, это был бы явный вызов: батюшка меня хорошо запомнил. Какая-то девушка пищала, что у нее уходит автобус и до завтра другого не будет, но батюшка так грозно ей выговорил, и даже пригрозил, что бедняга почти в слезах осталась. Уж как она потом добиралась через горы – не знаю. Только в три часа проповедь была закончена и полуживые прихожане поползли ко Кресту. Оказывается, постоянные прихожане в Гаграх паспорта не меняли и ИНН не брали. Как уж они существовали – не знаю. Ведь, чтобы попасть в Адлер, надо переходить границу – на границе паспорта проверяли очень тщательно. Все продукты в Гагры завозились из Адлера – опять же через границу. Но меня волновало другое – и очень сильно. Я подарила священнику Батюшкину книжку, где очень ясно выражена позиция нашей Церкви в отношении раздутых проблем с ИНН. И Батюшкина проповедь на эту тему там была. А я же обещала местному батюшке, что обязательно передам его письмо нашему Батюшке с отзывом на книжку. Я человек обязательный и просто не придти не могла. В общем, отпуск был подпорчен сомнениями и недоумениями, как выйти из этой проблемы, которую сама же и создала: надо же было похвастаться, какой у меня замечательный духовный отец. А благословения-то у духовного отца не взяла, чтобы дарить его книгу. Представлялось мне, что гагрский батюшка, прочитав книжку, напишет моему дорогому батюшке, и что мне с этим письмом делать – прочитать не могу, отдать тоже не решусь. О-хо-хо… Пошла на Успение, а там скоро и отъезд. Умоляла Господа, чтобы он внушил гагрскому батюшке все забыть, или, чтобы он книжку не читал, или чтобы про письмо забыл, или чтобы меня запамятовал.” Господи, пусть он все забудет, пусть он ничего не пишет, Господи спаси меня от этой ситуации, помоги выбраться. Только бы он никаких писем не передавал!”

Слава Богу! Скорее всего книжку гагрский батюшка и не читал. Спросил только, когда еду, и мы с ним распрощались навсегда. Без всяких писем!!! Вот теперь думаю: “Батюшка мой родной, ведь ты же прозорливец, ведь ты же знал, куда меня благословлял!”. Узнала на практике и, что такое эпитимия (поклоны я так и не доделала, иначе пришлось бы меня на тележке везти до самолета), и на практике узнала, что возня с ИНН – это не фунт изюма, и какой у нас необыкновенный Батюшка, и какой у нас необыкновенный храм. И, что нечего оглядываться по сторонам, а смотреть только на Батюшку, делать все как он велит – лучше нет нигде.

А теперь, когда Батюшка ушел, теперь даже не верится порой, какие мы были счастливые, какие мы были любимые, Слава Тебе, Господи, за это.

Было как-то, что долго и сильно болела душа. Батюшка был в отъезде. А меня все закручивает и закручивает. Пошла в один храм, хотела поговорить – приходите в среду. В другом – приходите завтра. Больше никуда не пошла, потерпела, приехал Батюшка, и все обошлось его молитвами. Батюшка никогда не отправлял без помощи. Услышит одно слово только, за руку возьмет, поводит за собой по храму, разговаривая с другими, утешая других, а не тебя. Иногда скажет придти на молебен. Один раз даже на кухню меня завел: -

Поставил прямо у входа в алтарь и говорит, как водилось у него, первой попавшей на глаза девочке-свечнице:

Полечи ее!

Та аж присела:

А успокой!

И пошел в алтарь.

Девочка осталась в смущении, а я стала успокаиваться.

Другой раз стала я канючить, что надо поговорить.

Приходи завтра на раннюю перед исповедью.

Была зима, добираться со Ржевки тяжело и долго, потому что надо на первую электричку метро идти пешком через заснеженное поле. Выходить надо было за час до электрички т.е. в 4-45. Даже когда хорошо себя чувствуешь, это было трудно, а когда тоска и ноги не держат… Но, что делать. Приехала. Села в углу в приделе. Батюшка исповедует. А меня, как нет. Только изредка приблизиться, и опять ушел. Сижу. До всех есть дело, только не до меня. Гляжу на люстру и копаюсь в черных мыслях.

Так и просидела до “Отче наш”, а после “Отче наш” Батюшка, как известно, не исповедует. Взял Крест, Евангелие, ну, все - уходит. Поговорили… Поворачивается, подходит ко мне вплотную и строго, почти жестко:

Думай!! И молись!

И пошел из придела. Я вслед:

Батюшка… Я молюсь…

И тут в голове прояснилось, что вовсе и не молюсь. И мозги встали на место.

Кстати, о мозгах. Это было году в 94 и надо бы было написать раньше, но вспомнила только сейчас. Тогда еще было очень мало духовной литературы. Книжка о.Иоанна Крестьянкина “Опыт построения исповеди” мне досталась для прочтения после того, как она побывала, наверно, в сотнях рук и разваливалась на истертые листочки. Я ее прочитала в один вечер, пришла в полнейший ужас от того, что места во мне нет безгрешного. То, что казалось нормой жизни, оказывается было смертным грехом, а то, что казалось добродетелью было ровно наоборот. На следующий день я примчалась к Батюшке в полном ужасе, волосы на голове стояли дыбом. Батюшка даже вроде припугнулся:

Мать, ты чего??

Я-а…прочи-та-ла-а…Крестьянкина-а!

А-а! А ты что думала? Глаза во-о!! (показал руками широко по вертикали), мозги во-о!! (развел руки на всю длину по горизонтали).

Но к Причастию допустил. Как сегодня помню, как я, обалдевшая, в шерстяном платке на голове (тонкий шарфик дома забыла, не до того было) отвалила от Батюшки и долго еще приходила в себя от пережитого ужаса с одной стороны и от облегчения, что грехи отпущены.

Конечно, интеллигентские мозги, которые я горделиво считала достоянием, как и острословие, и критичность, и насмешливость, были одной из главных моих бед в жизни. Из-за них-то я и рухнула так глубоко, что только с помощью Батюшки и его молитв, буквально обламывая ногти до крови, столько лет выползала и до сих пор выползаю из этой ямы.

Умерла Алла Ивановна, давняя батюшкина прихожанка. Я не была очень близка с ней, но знала хорошо. Она долго болела, но никогда не унывала, а мне еще удавалось ее успокаивать по части болезни медицинской лапшой, которую я удачно вешала ей на уши. Алла Ивановна была очень чистым и доверчивым человеком и охотно верила, больше, конечно, в силу своего легкого оптимистичного характера, нежели моего виртуозного вранья, но слушала меня с интересом. И вот болезнь все-таки победила.

Стоим на отпевании вокруг гроба, Батюшка мне и говорит:

Ей-то уже хорошо, а вы еще покувыркаетесь!

Кувыркаемся, Батюшка. Без Вас-то как трудно кувыркаться! Помолитесь за нас!

В 2000 году я провела отпуск в Пушкинских горах. И так все было удачно, что наполненность этим отпуском сопутствовала мне весь последующий год. Тем более, что была она украшена перепиской с Г.Н. Василевичем – директором Заповедника. Он очень талантливый человек, присылал мне книжки, буклеты, сопровождая их забавными стихами собственного сочинения и серьезными выговорами по поводу моей дилетантской критики того, что мне не нравилось в новом подходе к осмыслению сущности пушкинского музея. Мне все вспоминался С.С. Гейченко, а Георгий Николаевич пытался меня убедить, что в новые времена – новые подходы и пр., посвящал в планы развития, в общем, оценил мое неравнодушие и искреннюю заинтересованность и был очень снисходителен и доброжелателен, приглашал приезжать. И летом 2001 года я запланировала отпуск только в Пушкинских горах. Как-то после исповеди, я ничуть ни в чем не сомневаясь, даже как-то формально испросила батюшкиного благословения на эту поездку. А Батюшка промолчал. Я подождала немножко, думала, что он не расслышал, опять спросила. Он как-то меня оборвал, что вроде не к месту сейчас спрашивать. Я подождала, опять спросила – Батюшка, как не слышит, прошел мимо.

Я даже не осознала, что Батюшка не благословил пока, значит надо подождать. Решила, что поездка недалекая, билет уже был, душа рвалась в Пушкинские горы. Я поехала.

Что это был за отпуск! Во-первых, не было места в гостинице (при том, что в прошлом году она была полу-пуста). Пришлось остановиться в деревне в каком-то сарайчике, в котором даже окна не было. Во-вторых. началась безумная жара, крыша сарайчика раскалялась, и в нем было градусов 40, ночью чуть меньше. В связи с жарой слепней было такое количество, что даже в 12 часов ночи было невозможно раздеться, чтобы окунуться в Сороти. Гулять по заповеднику из-за этих слепней тоже было невыносимо. Самое смешное, что Георгий Николаевич, с которым мне очень хотелось увидеться, срочно уехал в Питер утром того дня, вечером которого я приехала. Сказали на 7-10 дней. Вернулся из Питера больной и до конца моего отпуска был на больничном. Естественно, что тащиться с визитом к больному, знакомому только по переписке человеку у меня нахальства не хватило. Экскурсовод, с которой у нас были чудные отношения в прошлом году, в этом встретила меня, как чужую. Но я не отчаивалась до конца, потому что должны были приехать приятельница с мужем на машине, и я надеялась, что хоть поездим по окрестностям. Я ждала их 10 дней – накануне их приезда позвонила – сказали не приедут.

Решила уехать - не было билетов. Самое смешное, что никаких средств от слепней в аптеке не было, приходилось или отсиживаться в раскаленном сарайчике или терпеть их нападения. А потом я заболела и проболела до самого отъезда. Еле ноги унесла. Вот и съездила в отпуск без батюшкиного благословения. И хоть потом мы и встретились с Георгием Николаевичем в Питере, и он приглашал меня неоднократно приехать, с тем, что буду жить в гостевом доме со всеми удобствами, но я вспоминала три недели мучений, и ничего мне уже не хотелось. А потом и переписка сошла на нет. Очень жаль.

После этого отпуска я брала благословение у Батюшки на каждый шаг.

И никогда он не отказывал. Даже такой был случай: прошу благословение на работу в православной лавке – уже ушла на пенсию.

Давай! Потом узнала, как мало платят, решила вернуться в аптеку.

Батюшка, они так мало платят…

Ну и не работай у них!

Я вернусь в аптеку?

Давай! Пока был жив Батюшка, я так и работала в аптеке, еще 5 лет, будучи на пенсии работала. Ушел Батюшка – и меня “ушли”.

В конце 2005 года Батюшка во второй раз в своей жизни побывал на Святой Земле. Вернувшись, благословил всех за предстоящий год побывать на земле Христа. Им, совместно с его духовными чадами в Иерусалиме, был создан там паломнический центр «Россия в красках». Как говорил мне потом руководитель этого центра и наш бессменный гид Павел – название придумал Батюшка. «Россия в красках», именно в красках, потому что за рубежом за годы советской власти привыкли считать Россию чем-то серо-бледным, как старая бесцветная фотография.

Не имея никогда, даже в лучшие годы, никаких сбережений, я тут же, как Батюшка благословил, поэтому ничтоже сумняшеся в успехе, записалась в поездку первая и быстренько убедила подругу. Уже марте 2006 мы побывали на Святой Земле. Рассказывать о потрясении этим паломничеством я не буду, потому что, кто побывал там – сам знает, а кто еще не был - должен сам побывать. Скажу только, что когда мы приземлились в Тель-Авиве, я никак не могла сопоставить, что я - и вдруг - здесь? Как это могло случиться? Когда же мы приземлились в Питере, я еще в аэропорту поняла, что я вернусь, и очень скоро, иначе просто не смогу жить. Ведь я была так потрясена, что все время слезы лились и такое огромное потрясение перемешало в голове все, а перенести то, что я не могу все расставить по местам - было не в моих силах. И что же? В ноябре я опять летела на Святую Землю. Если бы мне кто-нибудь хоть за год до этого сказал, что я не только побываю на Святой Земле, но даже за год два раза, я бы сочла это просто бестактной шуткой. Денег- то ведь, по идее, и на одну поездку не было. По Батюшкиным молитвам все было возможно и даже совсем не трудно.

Во время первой поездки, в Спасо-Вознесенском монастыре на Елеонской горе, в часовне Святого Пророка и Предтечи Иоанна, которая стоит на месте обретения главы Крестителя Господня, монахиня Христина, несущая послушание в этой часовни очень интересно рассказывала нам историю обретений Святой Главы. Во время второй поездки, я с ней разговорилась, попросила, чтобы она и этой группе также много рассказала, как и нам в первый раз. А нас ограничивало в этот раз время, потому что был конец ноября, и в это время года в Иерусалиме рано темнеет, мы же приехали уже под вечер. Матушка Христина рассказала, хоть и не так подробно, но зато она рассказала мне уже о себе, о том, что она арабка, что в монастыре уже 50 лет, а взяли ее в 10 летнем возрасте. У нее великолепный русский язык, настоящий, не советский, а какой-то даже бунинский. Очень мне понравилась матушка Христина, но, вероятно, и она расположилась ко мне, потому что, когда мы уже распрощались и уходили из монастыря, вдруг я услышала: «Наташа! Наташа!». Оглянулась и увидела, как в темноте бежит за нами в развевающихся одеждах матушка Христина. Подбегает ко мне и просит так просто, как будто, я живу не на другом краю Земли: «Наташа, когда в следующий раз приедешь, привези мне икону св.князя Владимира, а-то я, когда была в Петербурге, купила св.Ольгу, а св.Владимира не нашла». Я выразила сомнение, что еще вернусь, но икону обещала прислать с другой группой. Паломники наши, свидетели этой сцены дружно стали меня убеждать, что я обязательно вернусь. Уж коли матушка Христина меня выделила, значит не просто так, значит вернусь. Икону я послала через месяц. Христина мне позвонила и поблагодарила. Сказала, что повесила ее в часовне Иоанна Предтечи!!!

Сестра Христина и Наталья Смирнова в часовне Обретения Главы св. Иоанна Предтечи

в Вознесенском монастыре на Елеонской горе

17 ноября 2006 г. Паломническая группа из Санкт-Петербурга в Иерусалиме.

Мне трудно было даже как-то увязать в сознании, что моя икона висит в часовне на Елеонской горе … Но, забегая вперед на полтора года: все случилось так, как убеждали меня мои спутники: я вновь была на Святой Земле. В часовню Иоанна Предтечи шла с некоторым трепетом… Но едва войдя, сразу же увидела свою икону, которая висела на левой стене… Вот ведь какие чудеса! Группа была иная, нежели в прошлый раз, не из нашего храма, поэтому предыстории никто не знал, а матушки Христины на этот раз в часовне не было. Сначала я никому не хотела раскрывать свою тайну, но, естественно, не удержалась, ведь так и прет похвастаться, и шепотом сказала одному юноше, что это моя икона. Он, конечно, в радости тут же всем раззвонил, начались ахи и почтительные восторги. Меня сфотографировали на фоне иконы. А тут и Христина появилась, подтвердив эту почти невероятную историю. Вот ведь какое чудо. Это был, конечно, подарок Батюшки уже ОТТУДА. Он скончался за год до этого. Он скончался через два месяца после того, как я вернулась из своей второй паломнической поездки в Иерусалим.

Из первой поездки я привезла Батюшке ладан. Во время второй поездки искала, чтобы Батюшке подарить, а мне одна наша прихожанка серафимовская, которая была ближе к Батюшке, порекомендовала привезти ему смирну: мол она необходима на отпеваниях и бывают проблемы. Я купила смирну и подарила Батюшке, в полном восторге сообщив ему, что я второй раз за год побывала на Святой Земле.

Батюшка как-то странно посмотрел на меня и взял подарок. Через два месяца мы его хоронили. Ладан и смирна… Ничего просто так не бывает. Я помню последний взгляд Батюшки… Я помню последний взгляд о. Анатолия… Конечно, я не знала, что это последний…

Об отце Анатолии я напишу отдельно. Прослужил он у нас в храме лет 5, но очень его любили. Он два раза ходил со мной к моим родным, чтобы покрестить, причастить. Немощные совсем были, до храма не дотащить, а о.Анатолий был безотказный. Царствие ему Небесное, в 34 года Господь его призвал.

Я собиралась уже закончить мои маленькие записки и вдруг вспомнились еще какие-то эпизоды.

Проходит Батюшка с молебна мимо меня на амвон. А у меня такая любовь к нему, что не скрыть умиления:

Батюшка, краса-а-а-вец наш!

Батюшка поворачивается вполоборота, делает лицо, позирует:

Был красавец!

Всем известно, что Батюшка перед Великим Постом последний раз причащал на Сретение. А я то ли работала, то ли болела – не помню, но ослушалась. Пошла на следующий день. Вышла, как водилось тогда в 4-45 и потопала на первую электричку в метро. Было очень холодно и страшная метель. Я была в длинной шубе и в довольно смешной, но теплой шапке-дубленке. Она была смешна цветом – какая-то густо- оранжевая и еще более фасоном: колпак а-ля 20-ые годы с бомбошками. Но мне она нравилась своей смехотворностью. В церковь я ее не носила, только в «свет», и то по настроению. Но на этот раз надела из-за холода: ее можно было натянуть на нос, а идти мне в метель надо было час до метро. Ну, в метро оттаяла, но пока дошла от «Старой деревни» до храма, вновь превратилась в сугроб. Народу уже полно, кое-как отряхнулась и стала протискиваться к Батюшке, а про шапку забыла. Т.е. не повязалась платком, а прямо такая стильная и к Батюшке. Батюшка оторопел:

А на поздней тогда исповедовал отец Сергий, Батюшка служил.

Так я попала к отцу Сергию.

О кончине Батюшки несколько слов. В четверг, 1 февраля 2007 г. мне позвонили и сказали, что Батюшка потерял сознание и госпитализирован. Велели молиться. Я молилась, но как-то неглубоко: то что Батюшки не станет не помещалось в голове. Рано утром в субботу 3 февраля позвонила Ира Савватеева и сказала, что нашего Батюшки нет.

Поехали с Ларисой в храм. Была оттепель, лужи. Была уже очередь к часовне, но Батюшку еще не привезли. Света Белова сказала:

Вот теперь Батюшка станет всем доступен…

Потом привезли Батюшку и мы стали двигаться на прощание. Пока стояли в очереди было как-то даже и не грустно. Потери не ощущалось. Когда вошла в часовню, вот тут полились слезы… Батюшкины руки были такие же белые, мягкие и немножко пухлые, как при жизни. И ТЕПЛЫЕ. 5 февраля было отпевание. Было холодно и валил снег. Мы стояли несколько часов под снегом, плечом к плечу и превратились в какие-то заснеженные горы. Потом Батюшку вынесли, мы шли далеко, я видела гроб только периодически. Цветы наши заледенели.

Когда Батюшку опустили в могилу и стали бросать ледяные комья земли, снег вдруг прекратился, вышло солнце, и с деревьев взлетели птицы. Я не помню почти ничего после того, как Батюшка ушел и до того времени, как я пришла в Пантелеймоновский храм за отцом Сергием в начале июня, т.е через 4 месяца после кончины Батюшки. Не помню Пасхи, ни одного праздника. Помню только, что как зайду в храм, начинают литься слезы.

Все четыре месяца. Нет Батюшки, нет Батюшки… Не знаю, что было бы, если бы отца Сергия не перевели в Пантелеимоновский храм. Наверно, я перестала бы реветь, не знаю. Но все эти годы после смерти Батюшки, если я иногда захожу в Серафимовский храм, начинаю плакать. Такой родной храм, такие любимые иконы, батюшка Серафим, «Взыскание погибших»… А мне пусто. А ведь здесь все началось, и 15 лет жизни, самые главные годы моей жизни прошли здесь. Может быть потому, что прошли…

«Никогда не возвращайся в прежние места…» Батюшка Серафим, прости меня. Ты же все видишь.

И последнее. Два раза я помогала в уборке храма к Пасхе. В 1995 г. чистила купель, а через день Ваня покрестился. В 2006 г. пришла помогать, а Наташа-бригадир говорит, что мол я опоздала, поэтому купель уже отдали (ведь вспомнила же!). И направила меня убирать часовню. Там работали уже две новенькие женщины, они еще ничего не знали, и Наташа просила, чтобы я постаралась. Мы постарались. Выскребли и пол, и стены. Вымыли все иконы, Наташа показала, как надо обращаться с иконами. Часовня блестела. А через несколько месяцев в ней лежал наш Батюшка. Обычно часовня была закрыта. Несомненно, перед тем, как привезти Батюшку, там прибрали. Но конечно, так как перед Пасхой не скоблили. Тогда я вычистила купель для Вани, теперь выскоблила часовню для Батюшки. Ладан и смирну Батюшке привезла…

Просто так ничего не бывает. Все чудно сплетено, Промысел Божий везде.

Теперь Батюшка доступен всем. Я не часто езжу к нему. Иногда Беловы после службы отвезут. Иногда на панихиду с отцом Сергием ездим. Конечно, когда беда какая-нибудь. Но в июне в белые ночи я люблю приехать к Батюшке одна вечером. Иногда уже и кладбище закрыто, но к Батюшке охранник пускает. Помолюсь одна, повспоминаю, расскажу ему все и иду, как после исповеди. Радость, легкость, чистота. И слышу:

Ну, что, мать? Полегче?

Полегче, Батюшка! Царствие Вам Небесное, родной наш!

Вот и получилось все про меня. Но иначе я не знаю, как написать. С другой стороны, писать повествовательно про Батюшку, какой он был, про его замечательную душу, ум, его жизнь – может только тот, кто был с ним все время рядом. Я же была всегда в толпе, в отдалении, я была одной из тысяч тех, для кого Батюшка жил. И помню я, естественно Батюшку, когда мне приходилось с ним соприкоснуться, это были мгновения, минуты, но эти мгновения и минуты знаю только я. И они из моей жизни, они – мои.

">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">">"> ">

Митрофорный протоиерей, настоятель храма прп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, друг Святейшего Патриарха Алексия II, он считался одним из самых авторитетных пастырей Петербурга. Сам же батюшка не любил, когда его называли старцем, он всегда отвечал на этот вопрос – я не старец, я просто опытный священник, я долгую жизнь прожил, я много видел.

Заканчивался сентябрь. Шел второй месяц пребывания Юлии в Санкт-Петербурге. Этот город не мог не нравиться: удивительной теплоты и отзывчивости люди, особая питерская архитектура и непривычный климат, и неторопливая, по сравнению с кипучей первопрестольной, жизнь. Работа тоже пришлась по душе. Оставался только один нерешенный вопрос: как найти среди многочисленных храмов и монастырей свой, единственный?

В один из дней Юле довелось побывать в крупнейшем издательстве. Это было полезно не только для приобретения опыта, необходимого всякому, а новичку тем более. В тот день произошло событие, о котором наша героиня вспоминает как о водительстве Божием.

Разговаривая с главным редактором, Юля не могла не заметить на одной из стен прекрасное полотно с изображением известного Петербургского храма.

– А Вы не смотрите на красоту и внутреннюю отделку, обращайте внимание на священника и приход, – посоветовал редактор, – и, знаете, посоветую Вам два храма. Один в Кронштадте – Владимирский, настоятель там отец Святослав Мельник; другой у нас, в Петербурге, на Серафимовском кладбище – побывайте у отца Василия Ермакова.

В ближайший выходной Юля поехала в Кронштадт и с тех пор стала прихожанкой Владимирского храма.
Перед праздником Дня Победы Юлия решила съездить на Серафимовское, тем более что и племянница уговаривала поехать на вечернюю службу именно туда: ехать-то совсем недалеко, всего в нескольких остановках от дома.

Храм на Серафимовском кладбище похож на сказочный теремок или пряничный домик, и оттого как-то по-детски радостно на душе.

С самого начала вечерни Юля обратила внимание на старичка-священника: он неторопливо шел с кадилом, и то и дело люди подходили под батюшкино благословение. «Ну что за бесцеремонность и нетерпение, – недовольно подумала Юлия, – неужели нельзя дождаться окончания службы, только батюшку отвлекают».

Служба шла своим чередом, но по окончании богослужения старенького батюшки нигде не было видно.

– Тетя Юля, мне так хочется еще раз увидеть батюшку – того, что кадил в начале службы, – сказала Юлина племянница Ксения.

На вопрос, как можно найти такого-то священника, приветливая женщина в свечной лавке улыбнулась:

– Так это же наш дорогой батюшка, митрофорный протоиерей Василий Ермаков. Возможно, он в административном здании – небольшой домик недалеко от храма, если, конечно, батюшка не уехал: он сейчас редко бывает на службе, часто болеет он, наш родненький.

Юля заметила, что в этой церкви особенно дружелюбная и даже какая-то домашняя атмосфера.

Перед административным зданием уже стояли человек двадцать: ждали отца Василия, никто не торопился, кто-то беседовал между собой. Так прошло минут пятнадцать. «Время идет, почему все просто стоят? Подойду-ка я к тому человеку. Он, похоже, охранник. Кстати, почему тут охранник? От кого охранять?», – начинала сердиться Юлия.

– Пожалуйста, скажите отцу Василию, что его здесь ждут.

– А он знает.

– Да Вы не беспокойтесь, выйдет батюшка, – улыбнулся человек в военной форме, представившийся Игорем. Он рассказал Юле, что отец Василий уже около 50-ти лет несет послушание старчества, что в его, Игоря, жизни старец помог разрешиться многим проблемам.

– Тетя Юля, если батюшки не будет через десять минут, мы уходим, – заявила Ксюша. Юля и сама начинала зябнуть от налетевшего холодного питерского ветра.

Ровно через девять минут на крыльцо вышел отец Василий. Восьмидесятилетнего священника поддерживали под локотки. Ожидавший народ с радостными возгласами двинулся к любимому пастырю. Юля тоже подошла под благословение.

– Домой придешь! – эти слова отца Василия были сказаны только Юле.

Батюшка продолжал общаться с подошедшими.

– Тетя Юля, что это значит: домой придешь? – спросила Ксения.

«И правда, надо спросить у отца Василия», – подумала Юля и снова подошла к священнику. Он уже собирался садиться в машину, водитель открыл дверь, чтобы помочь усадить батюшку.

– Отец Василий, когда можно с Вами поговорить?

– Я завтра с пяти утра буду в храме.

В маршрутке Юля и Ксения ехали молча, каждая думая о своем.

На следующий день, девятого мая, Юлия поднялась ни свет ни заря. В храме, несмотря на выходной день и раннее время, был народ. Литургия прошла торжественно, за ней отслужили панихиду – отца Василия не было. Через несколько минут начнется поздняя литургия. На второе богослужение пришло столько народа, что храм оказался тесным. Служил митрофорный протоиерей Василий Ермаков.

«Вот и эта служба позади, теперь пойду к отцу Василию», – решила Юля.

Увы, о том, чтобы подойти к батюшке, нечего было и думать: его сплошь окружили люди. Отец Василий на некоторое время вышел, а потом снова вернулся в храм. Поговорить с ним не было никакой возможности.

Юлю охватили беспокойство и растерянность: «Может, и не надо мне встречаться с батюшкой, нет на то воли Божией?» – размышляла она и в это время заметила, что толпа перед входом в храм куда-то исчезла. Юля подошла с вопросом к одному из послушников: «Скажите, как бы мне поговорить с отцом Василием?»

– А Вы с ним договаривались о беседе?

– Да, вчера он сказал, что будет здесь с пяти утра.

– Что же Вы не подошли к этому времени? Батюшка болеет, часто подолгу лежит в больнице, застать его в храме теперь очень трудно. Ну, ничего, не волнуйтесь, молитесь, надо будет вам встретиться – Господь управит.

И действительно, встреча состоялась. У правого клироса Юля увидела отца Василия. В следующий миг женщина уже стояла неподалеку и ждала своей очереди для беседы с батюшкой. Ее пригласили без очереди.

Юля почему-то говорила со священником совсем не о том, о чем хотела спросить, но услышала и увидела то, что для нее оказалось гораздо важней. «Пойдем-ка, детка, со мной», – позвал отец Василий, и Юлия оказалась в небольшой комнатке.

Здесь за столом сидела немолодая заплаканная женщина: горе у нее – дочь-наркоманка. Отец Василий смог найти нужные слова для скорбящей матери; расстроенная женщина скоро успокоилась, и было видно, что она верит: они вдвоем с батюшкой будут вместе в молитве, и дочь обязательно вернется к жизни.

Отец Василий нежно, как ребенка, гладит по голове взрослого мужчину: у человека тоже боль – жена убила ребеночка, сделав аборт. И для этого человека нашлись у батюшки слова ободрения.

Это потом, многое переосмыслив, Юля поняла, для чего отец Василий всюду водил ее за собой, беседуя с людьми. Незадолго до этого наша героиня пережила тяжелый период предательства; ей казалось, что подлее, чем поступили с ней, мало кому довелось пережить. Постепенно она стала замыкаться, постоянно жалела себя, а с окружающими становилась неприветливой, злой, черствой.

Вместе с отцом Василием они вышли на паперть. Люди ждали батюшку и сразу наперебой стали обращаться с вопросами. Ответы почти все получали сразу. Юля заметила, что с большинством батюшка был ласков, улыбчив, но несколько раз отвечал строго, даже жестко.

Этих двух женщин Юля увидела еще рано утром перед литургией. На голове одной из них был шарф – ничего удивительного: на улице ветрено и сыро, но только как-то он странно замотан – только глаза женщины видны. Когда отец Василий и сопровождающая толпа поравнялись с этой закутанной в шарф женщиной, Юля увидела, что священник оттолкнул ее. Это выглядело странно и неприятно. Что это значит? Почему отец Василий с ней так обошелся?

Люди с отцом Василием вошли в трапезную, а Юлия остановилась, не решаясь войти внутрь. На крыльце остались стоять те две женщины, и одна из них разматывала длинный шарф.

– Ты знаешь, мне батюшка сейчас вправил челюсть, – улыбалась, сказала одна из незнакомок, складывая шарф. – У меня же вывих.

Юля точно помнила, что батюшка оттолкнул женщину, а головы ее даже не касался.

В третий раз с отцом Василием Юля встретилась перед отъездом. Заканчивалась временная работа, и пора было возвращаться в свой город. Юлия очень хотела попрощаться с батюшкой, но по телефону ей не могли точно ответить, будет ли отец Василий сегодня в храме или нет.

Женщина ехала на Серафимовское и волновалась. Завтра с утра поезд, увидит ли она батюшку еще раз перед отъездом?

В храме пока несколько человек; Юля проследовала к административному зданию. Народу-то, народу! И отец Василий здесь, но не подойти: каждый хочет поговорить с батюшкой. Время неумолимо мчится вперед, вот уже и к вечерне зазвонили. Отец Василий направился к храму, народ окружает его со всех сторон.

«Нет, не удастся попрощаться», – расстроилась Юля. Батюшка остановился, и женщина оказалась совсем рядом с ним.

– Батюшка, как бы мне хотелось иметь Вашу фотографию, – оживилась радостная Юля.

– Наташа, – обратился отец Василий к одной из рядом стоящих женщин, – будь добра, принеси, и мои книги тоже.

Вернувшись, Наталья отдала принесенное батюшке, а тот все передал с благословением Юлии.

– Это для тебя, а вот подарки вашим прихожанам, – улыбнулся батюшка. – Ты во сколько завтра едешь?

– В десять утра, батюшка.

Вот и последнее благословение, и отцовский поцелуй. Женщину переполняли чувства, она думала: если среди людей может быть такая любовь, какова же любовь Божия?..

Жизнь потекла привычным руслом, только теперь Юля знала, что есть очень ей близкий и духовно родной человек – старец Василий.

Ранний звонок знакомой из Петербурга острой болью отозвался в душе: сегодня, 3 февраля 2007 года, ушел от нас батюшка Василий.

Юля не могла не увидеть дорогого отца.

Северная столица встретила пасмурной погодой, изморозью и пронизывающим ветром. У Серафимовского храма выстроилась огромная очередь: как много людей любят батюшку и как им будет его не хватать! Горе объединяет людей: все находящиеся рядом и стоящие далеко позади, и те, кто скоро уже зайдет в часовню проститься с отцом Василием, в эти часы стали одной огромной семьей.

Они снова встретились через несколько часов – отец Василий и Юлия. Батюшка совсем не изменился: те же спокойные и одновременно волевые черты лица, те же мягкие руки.

Грустно, что больше не будет рядом старца-советника, друга, отца, но верится, что теперь ТАМ будет молитвенник. Не зря батюшка отошел ко Господу в день празднования Святогорской иконы с дивным названием «Отрада или Утешение». Да, что-что, а уж дар утешать у отца Василия был.

Живет Юля по-прежнему в своем городке в Центральной России. Книги отца Василия Ермакова помогли не только ей; за батюшку теперь молятся и те, кто никогда с ним не встречался – он и для них стал родным и близким. Фотография отца Василия в Юлиной комнате всегда видна – она стоит на книжной полке.

Так хочется надеяться, что те слова, сказанные отцом Василием при их знакомстве, непременно исполнятся, а значит, тогда и в вечности батюшка и Юля будут всегда вместе, рядом.

02.01.2024

Астрология | Фэн-Шуй | Нумерология

Самое интересное:

Дышать на ладан - значение Смотреть что такое "Дышать на ладан" в других словарях

За какие грехи бог лишает разума

Найденное в монголии "нетленное тело" буддийского монаха продать не удалось