Критика Ф. Ницше христианской религии и морали

Отношения с религией у Ницше сложные и неоднозначные. Он родился в семье пастора и в детстве с упоением читал молитвы. Но позже отношение к христианству резко изменилось. При этом нельзя сказать, что Ницше отвергает любую религию и становится атеистом. К некоторым видам восточной религии он относится с большой симпатией (и здесь он идёт по стопам своего учителя). Человеку нужен бог, считает Ницше, в двух случаях: слабым он нужен для того, чтобы у него что-нибудь попросить и на что-нибудь пожаловаться, сильным – чтобы поделиться с ним радостью собственных побед. Христианство – религия слабых, униженных, рабов. На первый взгляд непонятно, чем вызвано такое неприятие принципа сострадания. В любом обществе есть сильные и слабые, и сострадание сильного слабым людям – нормальное явление. Но Ницше полагает, что христианство противоречит основному закону природы – закону борьбы за существование, согласно которому все слабое должно погибнуть, более того, надо помочь ему погибнуть. Отсюда крайне непривлекательный тезис: «падающего толкни».
Ницше глубоко исследует сущность христианства и делает неутешительный вывод: христианство заинтересовано в слабых людях, гордыня – смертный грех в христианстве. Если человек будет надеяться только на себя, будет сильным и независимым, то христианский бог ему не нужен и эта религия отомрет сама собой. Общество заинтересовано в слабых людях, благодаря им существует христианская религия, благодаря им сильные люди, помогая слабым и сострадая им, могут почувствовать свое благородство и силу. Отсюда своеобразный совет нищим: «Никогда не благодарите того, кто дал вам милостыню; пусть они вас благодарят за то, что вы её взяли». Только на первый взгляд такой совет кажется парадоксальным, но при более глубоком анализе позиция Ницше становится понятной – благодаря нищим подающий милостыню может возвыситься в собственных глазах – вот за это и пусть благодарит нищего.
Отдельные высказывания, вырванные из контекста, могут натолкнуть на мысль, что вся философия Ницше антигуманна, направлена против человека. В этой связи стоит прислушаться к рассуждениям русского философа Льва Шестова, приверженца ницшеанской философии. В своей статье «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» Л. Шестов приводит слова Л. Толстого, записанные в его дневнике после посещения им больницы для бедных. Толстой пишет, что после посещения на его глазах стояли слезы умиления, умиления собственным поступком. Напрашивается вопрос: чья позиция более гуманна – человека, который умиляется собственным поступком (пусть даже благородным и сострадательным по отношению к бедным и больным), или человека, который выступает за то, чтобы каждый человек нашел в себе силы выбраться из того состояния, в которое он попал, стал сильным и независимым? Становится понятно, почему подающий милостыню должен благодарить нищего, а не наоборот.

Еще по теме Ницше и христианство:

1. Ницшеанское отрицание теодицеи и смысла дихотомии «добра» и «зла» в религиозно-философской традиции
2. У истоков философии XX века: Шопенгауэр, Кьеркегор, Ницше
3. Положение христианства в эпоху постмодернизма. Необходимость христианского просвещения
4. Философские аспекты экологического кризиса: виновны ли эпоха Нового времени или христианство в экологическом кризисе?

Карл Ясперс
Перевод с немецкого Т.Ю.Бородай

Московский философский фонд
"МЕДИУМ" Москва 1994

Введение

Все знают, с какой неслыханной резкостью отвергал Ницше христианство. Например: "Кто выкажет сегодня хоть малейшее колебание в своем отношении к христианству, тому я не протяну и мизинца. Здесь возможна лишь одна позиция: безусловное "Нет" (ХVI, 408) /1/.

Ницше не устает разоблачать христианство, переходя от негодования к презрению, от спокойного исследования к язвительному памфлету. С удивительной изобразительностью он меняет точки зрения, рассматривая христианские реалии со всех сторон и раздевая их донага. Он усвоил мотивы всех своих предшественников в этой борьбе и положил начало новой войне против христианства - войне небывало радикальной и до конца осознанной.

Зная об этой пламенной вражде, внимательный читатель Ницше не раз встанет в тупи к перед некоторыми его высказываниями, на первый взгляд никак не совместимыми с антихристианством. Ницше случается говорить о христианстве так: "Это лучший кусок идеальной жизни, какой мне по-настоящему довелось узнать: я устремился вслед за ним чуть не с пеленок, и, думаю, никогда не предавал его в сердце своем" ("Письмо к Гасту", 21.7.81). Он может одобрительно высказываться и о воздействии Библии: " Неизменное благоговение перед Библией, сохраняющееся в Европе, в общем, и по сей день, - это пожалуй, лучший образчик культуры и утончения нравов, каким Европа обязана христианству..." (У11, 249). Более того, Ницше, отпрыск священнических семей по линии обоих родителей, видит в совершенном христианине "благороднейший из человеческих типов", с какими ему приходилось сталкиваться: "Я почитаю за честь, что происхожу из рода, в котором принимали свое христианство всерьез во всех отношениях" (Х1У, 358).

Словом, если мы решим перебрать все высказывания Ницше о христианских предметах по отдельности , будь то о "священнослужителе" или о "Церкви", мы натолкнемся на подобные трудносовместимые оценки: правда, отрицательные оценки будут в таком подавляющем большинстве, что положительные просто трудно будет заметить.

Церковь для Ницше - смертельный враг всего благородного на земле. Она отстаивает рабские ценности, она стремится растоптать всякое величие в человеке, она - союз больных, она - злокозненная фальшивомонетчица. Однако и тут он не может отказать ей в своей уважении как к особого рода власти: "Всякая Церковь есть прежде всего институт власти, обеспечивающий высшее положение духовно одаренным людям; она настолько верует в могущество духовности, что отказывается от всех более грубых средств насилия, и уже по одному этому Церковь при всех обстоятельствах более благородное учреждение, нежели государство" (У, 308). Размышляя об истоках могущества католической церкви, Ницше приходит к заключению, что она черпает свою силу "в тех, до сих пор еще многочисленных, священнических натурах", которые добровольно "делают свою жизнь исполненной трудностей, а тем самым и глубокого смысла" (11, 76). Потому и борьбу против Церкви он одобряет отнюдь не во всех случаях: "Борьба против Церкви означает помимо всего прочего также и сопротивление натур более низких, самодовольных, наивных и поверхностных против господства более глубоких, более тяжелых и осмотрительных, а потому и более злых и подозрительных людей, мучимых непрестанным сомнением относительно ценности бытия и собственной своей ценности..." (У, 286).

Примеров подобных противоречивых оценок и толкований можно привести еще много; важно другое; чтобы понять Ницше в целом, необходимо понять эти его противоречия, ибо они не случайны. В поисках разумного и верного истолкования двойственного отношения Ницше к христианству попытаемся подойти к проблеме вот с какой стороны.

Свое происхождение из дома протестантских священников и, следовательно, "естественную" близость к христианам сам Ницше расценивал как факт первостепенной важности, как нечто незаменимое. Однако сам эта близость при обретает для него совершенно иной смысл с тех пор, как он осознать, что большинство христиан - христиане несовершенные. Расхождение между притязанием, требованием и действительностью испокон веков было движущей силой христианства. Правда, нередко притязание, требующее невозможного, и действительность, отказывающаяся повиноваться требованию, могут спокойно сосуществовать, не соприкасаясь. Но там, где они, встретившись, не дают друг другу покоя, может вырасти нечто из ряда вон выходящее. Ницше замечает, что "дерзкий внутренний скептицизм" вырос "в Германии именно среди детей п р о т е с т а н т с к и х п а с т о р о в". Почему? "Слишком много в Германии философов и ученых, которым случалось в детстве, послушав проповедь, перевести глаза на самого проповедника (!) - и в результате они больше не верят в Бога... Немецкая философия есть, в сущности, не что иное, как неверие в homines religiosi ("людей религии"), в святых второго ранга, во всех деревенских и городских пасторов, включая и университетских богословов" (У111, 314).

Здесь намечена характернейшая особенность страстной ненависти Ницше: его вражда к христианству как действительности неотделима от его связи с христианством как требованием. И эту фактическую связь сам он рассматривает не как прах, который следует отрясти со своих ног, а как нечто весьма позитивное. Он отлично сознает, что именно моральный импульс христианства впервые вызвал к жизни не знающую границ волю к истине ; "что даже мы, сегодня ищущие познания, мы - безбожники и антиметафизики - зажигаем наши факелы от того старого пожара, разожженного тысячелетнею верой" (У11, 275). Вот почему он призывает "не просто отделаться от всего христианского, но преодолеть его через сверххристианское" (ХУ1, 390). Значит, Ницше понимает себя так: его мысль выросла из христианства под воздействием христианских же импульсов. Его борьба против христианства отнюдь не означает стремления просто выбросить его на свалку, отменить или вернуться в дохристианские времена: напротив, Ницше желает обогнать его, преодолеть, опираясь на те самые силы, которые принесло в мир христианство - и только оно.

Ницше твердо знает: "Мы больше не христиане", но к этому он тотчас прибавляет: "Быть христианами сегодня не позволяет нам само наше благочестие - оно стало и строже, и капризнее" (Х111, 318). Когда он противопоставляет всякой морали свое "по ту сторону добра и зла", он хочет сделать из морали нечто большее, чем мораль: "Мы желаем сделаться наследниками морали, уничтожив ее" (Х11, 85). В наших руках "высокий результат, достигнутый прежним человечеством - моральное чувство" (Х1,35). "Все, что мы делаем, - всего лишь моральность, только обратившаяся против своей прежней формы" (Х111, 125).

Именно христианские импульсы, то есть достигшая высочайших степеней моральная правдивость, во все времена возбуждали христианскую борьбу против действительного, реального христианства, как оно проявляет себя здесь - во власти Церкви и в фактическом бытии и поведении людей, называющих себя христианами. Эта борьба внутри христианского мира не осталась без последствий - Ницше видит себя как раз последним из таких последствий. Века христианской культуры вывели новую христианскую породу людей и породили, по его мнению, небывалую доселе возможность, реализации которой он посвящает самого себя: "Борьбе против тысячелетнего христианско-церковного гнета создала в Европе великолепнейшее духовное напряжение , какого никогда не бывало на земле: отныне, держа в руках столь туго натянутый лук, можно поразить самые отдаленные цели... Мы, добрые европейцы, носители свободного, очень свободного духа - мы сохранили все томление духа, все напряжение духовной тетивы! Не исключено, что найдется у нас и стрела - задача, а может быть, даже и цель - кто знает?.." (У11, 5).

Подытожим: основной опыт собственной жизни Ницше - противостояние христианству из христианских побуждений - становится для него моделью всемирноисторического процесса . Век, в который он жил, обозначал для него - не историческом фоне тысячелетий - некий поворотный пункт, таивший одновременно и величайшую опасность и величайшую возможность для души человека, для истины его оценок и ценностей, для самой сути человеческого бытия. И Ницше сознательно вступает в самый центр этого водоворота мировой истории.

Чтобы измерить душевную глубину, в которой совершилась эта революция, нам следовало бы поставить вопрос так: каким образом она происходила в самом Ницше ? Нам было бы желательно увидеть его первоначальное наивное христианство, а затем шаг за шагом проследить, как совершалось превращение, нас интересовали бы подробности освободительной борьбы Ницше на пути его развития - из христианина в противника христианства. Но на самом деле ничего подобного никогда не происходило: Ницше с самого начала - и это чрезвычайно важно для характеристики его мышления в целом - воспринял христианские импульсы именно в том виде, в каком они продолжали жить в нем до самой его смерти; то есть безусловность высшей морали и истины он изначально ощущал как нечто свое, родное, как несомненную действительность, но христианское содержание этой морали и этой истины, христианские данности и христианские авторитеты не существовали для него как нечто реальное даже в детстве. Так что впоследствии ему не от чего было освобождаться: не было юношеских иллюзий, которое пришлось бы разбивать, не было праха, который пришлось бы отрясать с ног своих. Ход размышлений мальчика-Ницше мы можем восстановить с помощью нескольких примеров.

Христианство как содержательное вероучение и догма чуждо ему с самого начала; он признает в нем лишь человеческую истину в символической форме: "Главные учения христианства выражают лишь основные истины человеческого сердца" (1862). А эти основные истины для мальчика те же, какими они останутся и для взрослого философа Ницше, к примеру: "Обрести блаженство через веру - это значит, что не знание, а только лишь сердце может сделать нас счастливыми. Бог стал человеком - это значит, что человеку должно искать блаженства в бесконечном, но созидать себе свое небо на земле". Уже в ранней юности он записывает мысли, предвосхищающие его позднейшую критику христианства. Вот - против мировой скорби, которую порождает христианское миросозерцание: это не что иное, как примирение с собственным бессилием, благовидный предлог, извиняющий собственную слабость и нерешительность, трусливый отказ от созидания собственной судьбы. Мальчик уже пишет о своем подозрении: "Не идет ли человечество две тысячи лет по ложному пути в погоне за миражом?" Или вот: "Нам еще предстоят великие потрясения, когда масса начнет сознавать, что все христианство стоит на одних лишь допущениях; что бытие Божие, бессмертие, авторитет Библии, инспирация всегда были и останутся под вопросом. Я пробовал все это опровергать: о, до чего же легко разрушать, но вот строить!.." Поначалу мальчик высказывает лишь гипотезы - нерешительно, с сомнением и колебанием; с годами характер высказываний изменится радикально: всякая страсть начинается с ошеломления, и только позднее превращается в волю к борьбе. Но принципиальная позиция налицо уже в ребенке и останется неизменной до конца.

Если мы сравним в этом отношении Ницше с Киркегором, разница окажется колоссальной. У Киркегора христианская вера всегда покоится в глубине его души, где-то на самом дне; до конца дней он не теряет связи с нею, именно с историческим ее содержание: "потому что так сказал мне отец". Ницше же, напротив, историческое содержание христианства изначально чуждо. В результате Киркегор удостоился посвящения - проник в самые глубины христианского богословия. А Ницше и в голову никогда не приходило, что у этого богословия могут быть глубины, и до его возвышенных и утонченных конструкций ему просто не было дела.

Все вышесказанное позволяет нам наметить основное направление предпринят ого нами критического анализа. Во-первых, мы рассмотрим прежде всего, каким образом борьба Ницше против христианства мотивируется христианскими импульсами и в какой степени он сам это сознает. Во-вторых, нам предстоит убедиться в том, что христианские импульсы Ницше с самого начала лишены всякого христианского содержания , превратившись в голую движущую энергию. А отсюда мы сможем разглядеть, в-третьих, тот путь, на котором Ницше громил одну за другой все позиции, какие ему случалось занимать, и который привел его к нигилизму . Причем стоило ему самому отдать себе отчет в том, куда он движется, как он тотчас объявлял движение к нигилизму неизбежным для всей эпохи; правда, толпе оно только еще предстоит в будущем, но он, Ницше, отныне станет совершать его вполне сознательно и пройдет этим путем до конца. Однако отнюдь не ради того, чтобы остаться нигилистом, нет, но чтобы от крыть абсолютно новый источник сопротивления нигилизму, антинигилистического движения. И перед лицом этой новой философии мы попытаемся дать ответ на наши последние вопросы: сохранила ли эта философия что-нибудь общее со своим христианским исходным пунктом? И существует ли она вообще в действительности? А если да, то какого рода эта ее действительность?

Однако прежде чем подойти к этим критическим вопросам, нужно уяснить взгляды Ницше на сущность и историю христианства . Излагая их, мы оставим вначале без внимания противоречивые высказывания и дадим единую, четкую картину так, как она выступает на первый план в поздних сочинениях Ницше. Лишь разглядев ее во всей ее резкости, мы можем двинуться глубже и постараться рассмотреть второй план - глубинную взаимосвязь мыслей: отсюда первоначальная картина покажется поверхностной и грубой - такую сам Ницше едва ли мог считать абсолютным и окончательным знанием.

Взгляд Ницше на мировую историю

Теперь перед нами три круга вопросов: первый - осознание Ницше современной эпохи как кризиса: второй - учение о христианстве как источнике этого кризиса; и третий - взгляд Ницше на мировую историю в целом и на место христианства в этой истории.

1. Кризис современной эпохи

Устрашающую картину современного мира, которую все с тех пор без устали повторяют, первым нарисовал Ницше: крушение культуры - образование подменяется пустым знанием; душевная субстанциальность - вселенским лицедейством жизни "понарошку"; скука заглушается наркотиками всех видов и острыми ощущениями; всякий живой духовный росток подавляется шумом и грохотом иллюзорного духа; все говорят, но никто никого не слышит; все разлагается в потоке слов; все пробалтывается и предается. Не кто иной как Ницше показал пустыню, в которой идут сумасшедшие гонки за прибылью; показал смысл машины и механизации труда; смысл нарождающегося явления - массы.

Но все это для Ницше - передний план, рябь на поверхности. Сегодня, "когда дрожит вся земля. Когда все трещит по швам", главные события происходят в глубине - в недрах, а то, что мы наблюдаем - лишь последствия; житель уютного века спокойной и самодовольной буржуазности, Ницше с содроганием подлинного ужаса пишет о том, чего никто еще не замечает: главное событие - это то, что "Бог умер". "Вот чудовищная новость, которая дойдет до сознания европейцев лишь через пару столетий; но тогда - тогда им долго будет казаться, что вещи утратили реальность" (Х111, 316).

Ницше не мысль формулирует, он сообщает факт, ставит диагноз современной действительности. Он не говорит: "Бога нет", не говорит: "Я не верю в Бога". Не ограничивается он и психологической констатацией растущего безверия. Нет, он наблюдает бытие и обнаруживает поразительный факт, и тотчас объясняются все отдельные черты эпохи, - как следствия этого главного факта: все беспочвенное и нездоровое, двусмысленное и изолгавшееся, все лицедейство и суетливая спешка, потребност ь в забвении и думане, характерные для этой эпохи.

Но на констатации факта Ницше не останавливается. Он задается вопросом: "Отчего умер Бог?" Ответов на этот вопрос у него несколько, но только один до конца продуман и развит: причина смерти Бога - христианство. Именно христианство разрушило всякую истину, которой жил человек до него, и прежде всего разрушило трагическую истину жизни досократовских греков. На ее место христианство поставило чистые фикции: Бога, моральный миропорядок, бессмертие, грех, милость, искупление. Так что теперь, когда начинает обнаруживаться фиктивность христианского мира - ведь в конце концов "чувство правдивости, столь высоко развитое самим христианством, не может не внушить отвращения к фальшивому и насквозь изолгавшемуся христианскому мироосмыслению" (ХУ, 141) - теперь на месте фиксации не остается Ничего: нигилизм - закономерный итог всех наших великих ценностей и идеалов, продумайте их до логического конца и вы найдете Ничто (ХУ, 138).Поскольку абсолютно все ценности, какими держалось христианство, были фиктивны, постольку тотчас же по разоблачении фикции человек обречен провалиться в пустоту - в Ничто - так глубоко, как он еще не проваливался ни разу за всю свою историю.

Сегодня все это лишь едва намечается. "Возрастание нигилизма, -предсказывает Ницше, - составит историю двух ближайших столетий". Вся наша европейская культура давно уже движется с мучительным напряжением, с дрожью и скрежетом, нарастающим от десятилетия к десятилетию, навстречу катастрофе; движется не спокойно, а судорожно, стремительными рывками, словно через силу: "скорей бы уж конец, лишь бы не опомниться, ведь очнуться и опомниться так страшно" (ХУ, 137).

Ответ, который дал Ницше на вопрос: "Отчего умер Бог?" - указав причину его смерти в христианстве, - должен был дать совершенно новый смысл и всей истории христианства. Два христианских тысячелетия, лежащие за ними, - это наш злой рок. Как же этот злой рок проявляется в истории?

2. Происхождение христианства и его изменение

Из текстов Ницше можно составить связную историческую картину возникновения, извращения и дальнейшего развития христианства (2). Из жэтой истории христианства целиком изымается сам Иисус. Он у Ницше стоит особняком. Реальность Иисуса не имеет к истории христианства решительно никакого отношения.

А) Кто такой Иисус?

Ницше отвечает: некий человеческий тип, которому нужно дать психологическую характеристику.

Иисус несет в мир новую жизненную практику, а не новое знание, перемену жизни, а не новую веру (УШ, 259). Им руководит "глубинный инстинкт", указывающий, "как должно жить, чтобы ощущать себя "на небесах", чтобы ощущать себя "вечным" (УШ, 259). То "блаженство" , которым жил Иисус, которого он достиг своей жизненной практикой, есть "психологическая реальность спасения" (УШ, 259).

Это блаженство заключается в том, чтобы "чувствовать себя дома в том мире, который не властна потревожить никакая реальность - в мире внутреннем " (УШ, 253). Иисус говорит только о нем: "жизнь" или "свет" - этими словами он обозначает глубину внутреннего мира; все остальное - вся реальность, вся природа, сам язык - ценны для него лишь как символы, знаки в сравнении, в притче" (УШ, 257). В предельно краткой форме это звучит у Ницше так: "Блаженство - единственная реальность; все остальное - знаки, чтобы говорить о ней" (УШ, 258). Все, существующее предметно, - мир, вещи - не более как материал для притчи". Да, ни одно слово не понимается буквально, "но подобному антиреалисту это не только не мешает, а составляет главное условие, без которого он вообще не может говорить" (УШ, 257). Вот почему не может быть никакого учения Иисуса, не говоря уж о каком-то однозначном и твердом учении: "Эту веру в принципе нельзя сформулировать: она живет и сопротивляется любой формуле" (УШ, 256).

Но как проявляется в слове и деле принципиальная установка на эту "истинную жизнь ", эту "вечную жизнь", которая не "обещается" в пророчестве, а "существует здесь и теперь"?

Когда блаженный произносит слово , всякая однозначность обречена потонуть в символических образах и притчах. "Благая весть состоит в т ом, что нет больше противоположностей" (УШ, 256), то есть кончаются и исчезают все различия. Иисус у Ницше говорит так, словно не существует более ничего, что мы мыслим, воспринимаем и познаем как бытие, как сущее - в силу того, что оно различно, противопоставлено и тем самым определено.

А дело блаженного проявляется в том, что он проходит мимо мира, или сквозь мир, не позволяя ему себя затронуть, Какие же следствия должны проистечь из подобной установки? Вот как выводит их Ницше.

Первая , с необходимостью следующая отсюда заповедь: никогда ничему не противиться! Ничему не говорить "нет", всему говорить "да". Именно такую установку Иисус называет любовью. Его "жизнь в любви, без исключений, без дистанции" (УШ,252) означает, что для него все равно близко. Он не делает "различия между чужими и своими, между иудеями и не-иудеями" (УШ, 258). Это неизбирательная любовь ко всякому ближнему, к тому, кто случайно оказался сейчас рядом. Такая любовь действительно "никого не презирает".

Но это непротивление любви не ограничивается тем, что игнорирует всякие различия. Христианин не борется - не борется даже тогда, когда его собственная жизнь под угрозой. "Подобная вера не гневается, не осуждает, не защищается, она не "приносит меча". Христианин "не противится тому, кто держит против него зло, ни словом, ни в сердце своем" (УШ, 258). Он не вступает в борьбу ни при каких обстоятельствах, и потому "не показывается в судах и ни против кого не свидетельствует ("Не клянись!")" (УШ, 258).

Но если поколеблено в своих основах все различающее, деятельное отношение человека к миру, если то, что он привык звать действительностью, оказалось лишь зыбкой символикой существующей для того, чтобы говорить с ее помощью о подлинной действительности - о внутреннем блаженстве, тогда неизбежно и второе следствие, о котором Ницше говорит так: "Подобная символика par excellence стоит за пределами всякой религии, всех культовых понятий, всякой истории, всех книг, всех искусств". "Знание" и "мудрость" Иисуса заключаются как раз в полнейшем неведении того, что такие вещи вообще бывают" (УШ, 257). "С культурой он не знаком даже понаслышке... и потому ему нет нужды даже отрицать ее... То же самое относится и к государству, к труду, к войне - он никогда с ними не сталкивался, и потому не имел причины отрицать "мир"... Ибо отрицать что бы то ни было для него решительно невозможно..." (УШ, 257). А поскольку нет больше никаких противоположностей, то нет и "понятий вины и возмездия. Грех и вообще всякое предполагающее д и с т а н ц и ю отношение между Богом и человеком отменено начисто" (УШ, 258).

А после того, как вся мировая действительность растаяла, как мираж, становится - третье следствие - недействительной и смерть . "В Евангелии начисто отсутствует понятие естественной смерти: смерть не мост, не переход - ее просто нет, ибо она принадлежит иному, нереальному, призрачному миру. Время, физическая жизнь с ее кризисами просто не существует для проповедников "благой вести"..." (УШ, 260).

Своей смертью Иисус подтвердил блаженство своей жизненной практики: "Этот "благовестник" умер, как жил: не ради "искупления людей", но для того, чтобы показать, как нужно жить". Именно так "ведет он себя перед судьями... ведет себя на кресте. Он не сопротивляется, не отстаивает свои права... Он просит, страдает, он любит тех, кто причиняет ему зло, - он с ними и в них". И это принципиальная установка: "Не защищаться, не гневаться, не возлагать на кого-то ответственность... не противиться даже и злому - любить его..." (УШ, 261).

Характеризуя таким образом жизненную практику Иисуса, Ницше тем самым показывает одну из принципиальных возможностей человеческого бытия вообще. Он ставит вопросы так: что за люди, какого типа люди способны избрать себе такой путь? Какого рода человеком должен был быть Иисус? Подобные вопросы Ницше называет вопросами о физиологических условиях . И вот как он отвечает.

"Крайняя восприимчивость к страданию и раздражению , словно кричащая всему на свете "Не тронь меня!", не выносящая малейшего прикосновения, ибо слишком глубоко его воспринимает", приводит к инстинктивной ненависти к реальности. "Крайняя восприимчивость к страданию и раздражению ощущает всякое сопротивление как совершенно непереносимое неудовольствие ; единственное блаженство (удовольствие) заключается для нее в том, чтобы ничему больше не противиться", и потому она чисто инстинктивно исключает всякое отвращение, всякую вражду: "единственной, последней жизненной возможностью остается для нее любовь". Эту безграничную восприимчивость к страданию и раздражению Ницше называет "физиологической реальностью" (УШ, 253).

В этом контексте вполне закономерна известная характеристика, которую Ницше дает Иисусу: "Подобная смесь возвышенного, больного и младенческого обладает хватающим за душу обаянием" (УШ, 255). Ему смешно, что Иисуса порой называют героем или гением. "Любой физиолог, строго говоря, употребил бы здесь совсем другое слово - слово "идиот "..." (УШ, 252). Слово "идиот" Ницше понимает при этом точно в том же смысле, в каком Достоевский называл "идиотом" своего князя Мышкина (3).

Все, что усматривает Ницше в Иисусе, есть разновидность того, что сам он определяет как декаданс, с тем единственным исключением, что это декаданс не фальшивый, не насквозь изолгавшийся; все же прочие черты декаданса как формы гибнущей жизни здесь налицо во всей своей выразительности. К ним принадлежит и "инстинкт, обрекающий их на действия, заведомо наживающие им врагов в лице всех власть имущих - они сами создают себе своих палачей; инстинкт воли к ничто" (ХУ, 185). Так поступал Иисус - и умер на кресте.

Поистине удивительный портрет Иисуса рисует нам Ницше. И при том столь наглядный, столь убедительный в своей завершенной цельности. Возникает только один вопрос: соответствует ли он хоть сколько-нибудь исторической реальности? Ницше отвечает так.

Евангелия не дают нам определенной и однозначной картины. Облик реального Иисуса приходится восстанавливать при помощи догадок и критического анализа. С точки зрения Ницше, в Евангелиях зияет "пропасть между странствующим по горам, лугам и озерам проповедником, чье обаяние напоминает Будду, хоть и является он на почве отнюдь не индийской, и во всем противоположным ему агрессивным фанатиком, смертельным врагом богословов и священников" (УШ, 255). Первый для Ницше - действительный Иисус, второй - интерпретация, домысел, порожденный абсолютно чуждыми Иисусу инстинктами христианской пра-общины. Ницше решительно против того, чтобы смешивать черты "фанатика с типом Спасителя". И вообще, он очень скептически от носится к возможности выявить в Евангелиях мало-мальски достоверную историческую реальность. "Как можно, - пишет он, - вообще называть "источником" или "преданием" легенды о святых!" (УШ, 251) (4).

Однако реальные черты "психологического типа могли, - по мнению Ницше, - сохраниться и в Евангелиях, вопреки самим Евангелиям, хоть и в изуродованном виде и вперемежку с чертами абсолютно чуждыми". Вопрос только в том, "возможно ли вообще еще представить этот типа на основе этого "предания" (УШ, 252)? На этот вопрос Ницше отвечает положительно и рисует свой портрет Иисуса.

Возникает и второй вопрос: существует ли в принципе психологическая возможность возникновения такого типа? На этот счет у Ницше нет никаких сомнений: "Христианская практика - вовсе не фантазия, так же как и практика буддизма: это средство быть счастливым" (ХУ, 260). Но как психологическая возможность эта жизненная практика совершенно внеисторична, то есть она не возникла в какой-то специфической исторической ситуации и потому "возможна в любой момент", в любую эпоху, в том числе и сегодня. "Подобная жизнь еще и сегодня не только возможна, но для некоторых людей даже и необходима: подлинное, изначальное христианство будет возможно во все времена" (УШ, 265). Вот почему этот тип снова и снова возрождался на протяжении христианских тысячелетий, например, во Франциске Ассизском (УШ, 252) (но отнюдь не в таких людях, как Паскаль. Чьи силы были сломлены идеалами извращенного христианства, - ХУ, 238 слл.). А поскольку эта жизненная практика возможна прежде всего в эпохи нарастающего декаданса, то для наших времен она подходит как нельзя больше. "Наш век в известном смысле созрел для этого (я имею в виду его упадок - декаданс) и напоминает времена Будды. И потому снова возможно христианство без абсурдных догм" (ХУ, 318).

В заключение сформулируем еще раз - словами самого Ницше - в чем выражается эта христианская жизненная практика Иисуса: "Всякий, кто сказал бы сегодня: "Я не желаю быть солдатом", "Мне нет дела до суда", "Я не стану прибегать к помощи полиции", "Я не желаю делать ничего, что может потревожить мой внутренний покой, и если мне придется из-за этого страдать, само страдание сохранит мне мой покой лучше всего на свете", - тот христианин" (ХУ, 299). А с точки зрения социологической Ницше высказался об этом христианстве так: "Христианство возможно как самая частная из форм частной жизни; оно предполагает узкое, отъединенное от мира, абсолютно аполитичное сообщество - его место в монастыре" (ХУ, 298) (5

Б) Извращение Иисусова христианства

В каком соотношении находятся Иисус и христианство? Ницше заявляет: христианство с самого начала есть полное извращение того, что было истиной для Иисуса. "В сущности, христианин был только один, и тот умер на кресте".(VIII 265). Тут случай, историческое совпадение; совсем иные мотивы - жажда мести и сведение счетов - воспользовались именно Иисусом, перетолковали все слова его и дела, присочинили то, чего не было, совершенно чуждое и невозможное для него, и превратили его тем самым в средство достижения своих целей. Поэтому смысл слов "христианский" и "антихристианский" у Ницше меняется.

Эрнст Бенц заканчивает свою работу, которую мы цитировали выше, прелюбопытным замечанием. На протяжении всего своего изложения он то и дело негодует по поводу лживости либеральной и позитивной теологии XIX , а под конец дает оценку образу Иисуса у Ницше. Этот теолог находит, что Ницшевская трактовка Иисуса есть "позитивный вклад в осуществление новой формы христианской жизни и христианской мысли", и заключает: "Антихристианин выступает... учителем imitatio Christi (подражания Христу), причем настоящего, такого, от какого Церковь отказалась из слабости и ради комфорта. Враг Церкви оказывается пророком новой возможности христианства, той возможности, которую сама Церковь предпочла замолчать и скрыть из страха перед ее неумолимыми и неудобными последствиями. Он выступает глашатаем грядущего ordo evangelicus (евангельского ордена), который объединит новую общину верных в новом подражании Христу и даст, наконец, искренне верующим христианам подлинное представление о жизни Иисуса, выбив у них из рук бумажные исповедания и чернильные символы" (с.313). Вот уж поистине удивительные слова для теолога, тем более удивительные, если мы припомним ницшеанский портрет Иисуса в целом, как мы только пытались передать его словами самого Ницше!

Если Иисус - христианин, то первоначальная община, и уж тем более вся позднейшая Церковь для Ницше - абсолютно антихристианское явление. Однако всего под словом "христианство" он понимает именно это христианство апостолов и Церкви. А сам Ницше будет, следовательно, антихристианином в третьем, отличном от первых двух, смысле: противником Иисуса (впрочем, с должным уважением к его правдивости) и в то же время его противником апостолов и Церкви (со всем презрении к их не правдивости); поскольку и тот, и другие для Ницше - симптомы жизненного упадка. Хоть он и изображает Иисуса во всем блеске его сияющей искренности, он без малейшего колебания отвергает его.

Иисус по Ницше, - не родоначальник и не исток христианства, а всего лишь одно из средств, которое христианство использовало в своих целях наряду с другими; вот почему истина Иисуса радикально извращена в христианстве с самого начала. История христианства не есть процесс постепенного отпадения от первоначальной правды, которая незаметно утрачивалась; христианство стоит на совершенно иных принципах и родилось из иных источников. Чужеродного ему решительно во всем Иисуса оно исказило при первом же прикосновении, при первой же попытке присвоить его себе.

Мысль об отпадении сама по себе есть мысль христианская; до Ницше отпадение понимали как ослабление, разжижение, облегчение истинного, первоначального христианства, данного в Новом Завете, или измену ему. На протяжении всех христианских столетий не прекращались попытки вернуться из этого состояния отпадения к подлинному Новому Завету через возрождение, восстановление изначальной веры. Но для Ницше извращение христианства отнюдь не отпадение, проявляющееся лишь постепенно вследствие исторических изменений; оно составляет сущность христианства и присутствует в нем с самого начала. Сами Евангелия, весь корпус Нового Завета - уже извращение.

Смысл этого извращения Ницше усматривает в следующем.

Иисус реализовал жизненную практику , а в новом Завете речь идет не о жизни, а о вере. Но: "Если быть христианином сводится для Вас к тому, чтобы признавать некую истину, то Вы просто-напросто отрицаете христианство. Вот почему никаких христиан на самом деле не было" (VIII, 266) Христос-как и Будда - отличался от других людей поступками, а христиане с самого начала отличались от других лишь верою.

Вера стала учением . То, что было символом сообщаемого блаженства, стало ощутимой реальностью: "сплошные факты и личности вместо символов, сплошная история вместо вечных реалий, сплошные формулы, обряды и догмы вместо практики жизни" (XV, 260)". Священное сказание заступило на место символического Теперь и Всегда, Здесь и Повсюду; чудо - на место психологического символа (XV, 287). Из Иисусовой истины, оспаривающей реальность всего личного и исторического, "фабрикуется" личное бессмертие, личный Спаситель, личный Бог (XV, 286). Но: "Ничего не может быть более чуждым христианству, чем все эти грубые церковные пошлости о Боге как о личности, о грядущем " Царстве Божьем", о потустороннем "Небесном Царствии", о "Сыне Божьем"- втором Лице Троицы... Все это - всемирно-исторический цинизм, нагло издевающийся над символом..." (VIII, 260). Прежде всего, на место действительного Иисуса подставили выдуманный образ Иисуса: борца и фанатика, нападающего на священников и богословов; затем в интерпретации Павла, появился образ Спасителя, в котором важны были, собственно, лишь смерть и воскресение.

По мере того, как Ницше отмечает одно эа другим все проявления "Великого Извращения", в нем растет изумление перед открывающейся ему картиной, "Человечество преклоняет колена перед прямой противоположностью того, что составляло источник, смысл и право Евангелия; в понятии "Церковь" оно освящает именно то, от чего устремился уйти блаженный "Благовестник" и что он считал, наконец, преодоленным - едва ли можно отыскать более поразительный пример всемирно-исторической лжи..."(VIII, 262).

В) Истоки христианского извращения

С извращения христианство началось, извращение составляет ему фундамент, но само это извращение тоже должно иметь свои истоки. Истоки эти отнюдь не в мироволюбимом отказе Иисуса от всякой борьбы, не в его жизненной практике, плодом которой было блаженство здесь и теперь в тихом непротивлении; не в его отрешенности от мира и от смерти. Корни христианства совсем в ином стереотипе человеческого мироотношения, который именно в той исторической констелляции смог обрести невиданное доселе могущество: это рессантимент неудачников и ничтожеств, злоба всех угнетенных и униженных, зависть всех серых и посредственных. Тут Ницше принадлежит честь психологического открытия, а именно: рессантимент немощи, проистекающий из воли к мощи, силе и власти, гнездящейся в самой немощи, бессилии и унижении, способен стать творческой силой, порождающей новые ценности, идеалы и понятия. В пафосе моралиста Ницше видит скрытую подлость, стремящуюся взять реванш; в фанатизме справедливости - тайную жажду мщения; в идеальных ценностях - подспудную борьбу против всего действительно высокого. Совокупность всех этих мотивов способна произвести на свет особую рафинированную духовность, принимающую все новые возвышенно сублимированные формы. С помощью этой психологии Ницше и пытается постичь истоки и пути развития христианства. Христианство норовит использовать в своих интересах любую истину, с которой ему приходиться столкнуться, в том числе и истину подлинного Иисуса; оно присваивает ее, перетолковав и извратив до неузнаваемости, и заставляет работать на себя - хоронить заживо все, что есть на свете высокого, могучего, благородного, все здоровое, сильное, великодушное, цветущее и жизнеутверждающее.

Уже первоначальная апостольская община представляла собой, по Ницше, "мир, словно вышедший со страниц русского романа - прибежище отбросов общества, нервных больных и инфальтивных идиотов" (VIII, 254) А в позднеантичном мире эти люди повсюду встречали родственные души. Ибо в недрах здорового язычества давно уже росло антиязычество - уродливые и больные религиозные формы, против которых боролся еще Эпикур. И вот христианство "проглотило и усвоило" учения и обряды всех подземных культов Римской империи, бессмысленные порождения всех видов больного разума". Ибо "судьба христианства заключается в том, что вера его не смогла не стать столь же больной, низменной и вульгарной, сколь болезненны, низменны и вульгарны были потребности, которым оно должно было удовлетворять" (VIII, 262).

Языческий мир позволил этому антиязычеству, этому "дохристианскому христианству", расцвести на вершинах своей философии: Сократ и Платон для Ницше - первые провозвестники этого рокового явления. Значит, античность сама породила христианство, это ее родное дитя. Христианство не напало на нее извне, как нечто чуждое, и поэтому всякому честному врагу христианства должна внушать подозрения и сама античность: "Мы слишком сильно страдаем от наших заблуждений и слишком зависим в них от античности, чтобы относится к ней снисходительно, во всяком случае, сейчас, и, вероятно еще очень долгое время. На античности лежит вина за чудовищнейшее из преступлений человечества - за то, что оказалось возможным то христианство, которое мы знаем. Вместе с христианством будет выброшена на свалку и античность" (X, 403 слл).

Христианство вобрало в себя все мистерии, все поиски спасения - жертвенность, аскетизм, теории двух миров и философию миро отрицания, - все проявления ущербной и угасающей жизни. Оно одержало победу над всеми своими конкурентами, кроме культа Митры, впитав в себя их содержание и усилив их мотивы. И это удалось ему, полагает Ницше исключительно благодаря его специфическим историческим корням, благодаря его происхождению непосредственно из иудаизма . По своим последним мотивам, равно как и по их концентрации, христианство есть чисто иудейский феномен.

" Евреи - любопытнейший народ в мировой истории: только они, будучи поставлены перед вопросом "Быть или не быть?", с абсолютной и устрашающей сознательностью выбрали бытие любой ценой.

А ценой этой стало радикальное извращение всякой природы, всякой реальности..." (VIII, 243). Они извратили ценности, изобретя моральные ценности, изобретя моральные идеалы, которые- до тех пор, пока в них верят, - превращают их немощь в их мощь, а их ничтожество - в ценность. Именно здесь "инстинкт рессантимента - злобной зависти - достиг степени гениальности и изобрел новый мир", из которого всякое жизнеутверждение выглядит злом.

Отрицание власти, могущества и успеха в мире, где торжествует жизнь, радость и счастье, вынуждало еврейский инстинкт отрицать всякую вообще реальность, в том числе и историческую реальности их собственного прошлого, героического и воинственного. Еврейские священники оболгали и извратили историю Израиля точно также, как Павел историю Иисуса и его первых учеников. Источник того и другого - смертельная ненависть к реальности.

Ради самоутверждения в реальности еврейский инстинкт использовал все подземные силы, какие только могли послужить ему. Еврейский народ, "народ, наделенный жизненной силой неслыханной цепкости", добровольно встал на сторону всех упаднических - декадентских - инстинктов, будучи поставлен в невыносимые условия и руководствуясь глубочайшей мудростью самосохранения". При этом, правда, сами евреи составляют полную противоположность всякому упадничеству: им лишь пришлось изображать из себя декадентов, создавая подчас действительно убедительную иллюзию" "Для этого типа людей, которые домогаются власти среди евреев и христиан - людей священного склада - декаданс есть лишь средство" (VIII, 244).

Христианство - но не Иисус - есть для Ницше не что иное, как доведенный до логического предела иудаизм. Выступив "ввиде христианства - с избранным народом", с реальность еврейства как такового" (VIII, 240). Вновь и вновь возвращается Ницше к описанию различных сторон того длительного, не прекращающегося в истории процесса и извращения, который он называет денатурализацией, или обезъестествливанием ценностей, мошенничеством с ценностями, на место которых подсовываются насквозь пропитанные моралью фальшивки. В истории человечества одни лишь евреи приняли участие в этом процессе от начала до конца, проследовав по всем его ответвлениям, реализовав последствия всех его ценных установок. "В результате они настолько запудрили мозги человечеству, то одури накормив его своей ложью, что нынешний христианин считает себя вправе не принимать иудаизма и не любить евреев, не понимая, что сам он - всего лишь последний вывод из иудаизма" (VIII, 243). А всех тех, кто содействовал этому процессу еще до возникновения христианства: Платона, стоиков и других, Ницше называет "зараженными еврейским ханжеством" (VIII, 289).

Сразу после смерти Иисуса нарождающееся христианство совершило свой первый подлог, оболгав самую действительность Иисуса. Растерянные ученики после распятия недоуменно спрашивали: "Кто это был? Что это было?" И ответ явился, но подсказала его воля к борьбе, Иисус рассматривался отныне как мятежник, поднявшийся против господствующего порядка вопреки безграничному непротивлению Иисуса настоящего. Рессантимент учеников не прощал никому ничего; все подавило и поглотило самое неевангельское на свете чувство - жажда мести. Им нужно было сведение счетов - суд.... А потом явился Павел и дал ответ на вопрос: "Как мог Бог допустить такое?" - "Бог отдал своего сына в жертву". Отныне учение о воскресении и суде, о личном бессмертии стало догмой - вещь абсолютно чуждая Иисусу (VIII, 296 слл.)

Г) дальнейшее развитие христианства

История христианства отмечена для Ницше уловлением все большего числа душ с помощью извращения ценностей, взятого христианами на вооружение с самого начала. Однако это влечет за собой и неслыханные доселе душевные осложнения. В периоды подъемов люди достигают столь мощного духовного напряжения, что, в конце концов, даже сильные и благородные не могут не подчиниться идеалам христианства, но в душах их никогда не прекращается борьба против этих идеалов. Кончается это, как правило разрядкой - приземлением воспарившегося в заоблачные христианские высоты духа. Так возникают псевдоморфозы христианских идеалов. Среди всех этих псевдоморфоз Ницше признает некоторое достоинство лишь за иезуитством. Но ничего, кроме презрения, не заслуживают, с его точки зрения, такие псевдоморфозы христианских идеалов, как обмирщенная мораль, либеральное и социалистическое мировоззрение - этакие помочи, с помощью которых христианство до сих пор направляет каждый шаг европейского человечества, не смотря на все его якобы неверие.

Мы не можем передать все размышления Ницше по поводу этого огромного отрезка христианской истории; приведем примеры лишь некоторых его соображений.

Вот Ницше характеризует технику проповеди и распространения христианства. Главный принцип этой техники: "Неважно, истинно ли, важно работает ли". "Недостаток интеллектуальной честности" позволяет воспользоваться любой ложью, лишь бы она усиливала "теплоту" в душе, лишь бы люди "веровали". Отсюда развивается целая методика, настоящая школа совращения в веру: принципиальное презрение и унижение тех сфер, из которых могло бы прийти сопротивление (разума, философии и мудрости); беззастенчивое самовосхваление и превознесение учения при постоянном напоминании, что оно дано нам самим Богом..., что в нем ничего нельзя критиковать, но должно все принимать на веру...и принимать должно не как ни будь, а в состоянии глубочайшего смирения и благодарности... Постоянная спекуляция на рессантименте - игре на чувствах и зависти, которые низшие всегда испытывают по отношении к высшим.... Эта проповедь вербует всех сбившихся с пути и отверженных... кружит бедные, маленькие глупые головы, превращая их в фанатиков и заставляя надуваться спесью из-за нелепейшей фантазии - будто они суть смысл и соль земли....Это учение отлично поняло, как велика мощь парадокса; с его помощью оно поражало, возмущало, раздражало и увлекало на борьбу на преследование и разгром врагов"...(XV-268).

Самое неожиданн то, что христианские идеалы каким-то непостижимым путем порабощают души благородных и сильных , а этого-то и добивается христианство. Вот в чем главная загадка христианской истории, которую Ницше старается разгадать с помощью психологии, но удается ему это плохо. Христианский идеал "созвучен трусости и тщеславии утомленных душ, но и сильнейшие из людей знают минуты усталости, и тут-то и совершается подмена: то, что кажется самым нужным и желанным в подобном состоянии - доверие, беззлобность, терпение любовь к себе подобным, возвышенность, преданию себя на волю Божию, освобождение от собственного Я и самоотвержение, - выдается за нечто нужнейшее и желаннейшее само по себе" (XV-328). И Ницше заключает: "Что ненавидим мы в христианстве? - То, что стремится оно сломить сильных, превратить их мужество в расслабленность, использовать всякую дурную минуту, когда они подавлены и утомлены, чтобы заменить их гордую уверенность беспокойством и бесплодными угрызениями; что оно умеет отравить их благородные инстинкты и сде5лать больными здоровые, обращает их волю к власти внутрь - против них самих, так что и самый сильный, в конце концов, тонет, захлестанный волнами самоуничтожения и самоистязания: известнейший пример такой чудовищной гибели - гибель Паскаля" (XV, 329).

Однако в подобной борьбе возникает колоссальное напряжение духа , которое Ницше считает побочным следствием христианства и приветствует как возможность нового взлета человечества: без этого духовного напряжения человечество, преодолев христианство, никогда бы не узнало, какие у него есть шансы Себя Ницше считает одним из тех, в ком порожденное христианство достигло наибольшей силы. Но удается ли человечеству воспользоваться открывающимися ему возможностями, сработает ли напряжение и сохранится ли оно - это великий исторический вопрос, ибо опасность здесь по меньшей также велика, как и шанс на удачу. Ибо на пути вверх человеку препятствуют, может быть, еще более могущественные, чем само христианство, исторические феномены, суть которых в духовной разрядке , снятия всякого напряжения (VII, 5; XVI, 196, 394). Иногда кажется, что эти расслабляющие явления ненавистны Ницше еще больше, чем христианство как таковое. Тут уже полная катастрофа, хуже некуда. На первом плане среди этих явлений для Ницше, кроме иезуитства, дух современной демократии и всего, что с ней связано.

Либерализм, социализм, демократия, какими бы антихристианскими лозунгами оно не прикрывалось, суть для Ницше порождения, утратившего напряжение и расслабившегося христианств. Именно в них христианство сегодня продолжает жить; благодаря удобной лжи христианского происхождения в светском обличье оно сохраняет себя и свое влияние. Нынешние философия и мораль, " гуманизм" и в особенности идеалы равенства - не что иное, как завуалированные христианские идеалы. То, что всякому ничтожеству, бессилии, слабости должно помогать, поскольку они слабы; что всякое биологическое существо уже в силу своего существования как такового в праве притязать на то, что доступно человеку известного ранга; что любой дурак и тупица может и должен учиться тому, что подобает лишь одаренному умом от рождения, в ком рождаются живые идеи; то, что абсолютное первенство признано за простым фактом бытия человеческого, а не за его содержанием, и энтузиазм, подлинное в человеке и волевое начало в нем лишились своего значения; что делают вид, будто все доступно каждому, будто и не существует суровой данности; что нынче не желают принимать решения и брать на себя ответственность; что духовное и идеальное используется на самом деле как средство ради самосохранения и сохранения власти в фактически никогда не прекращавшейся борьбе за существование, в которой надо победить, во что бы то ни стало, "любой ценой", - так вот, для Ницше все это - плоды Великого Извращения, позднеантичного, иудейского, христианского. Во всех исторических перипетиях эти идеалы сохраняют все ту же известную лживость, остаются все также далеки, от реальности. Когда же они, наконец, изнашиваются, ветшают и позволяют людям разглядеть себя через прорехи насквозь, тогда на свет является нигилизм, который ни во что больше не верует, не почитает истинным ничего - либо все без разбору, не имеет почвы под ногами и по сути своей является следствием именно христианства "Великого Извращения, а не христианства Иисуса.

Не перечесть всех явлений, в которых Ницше разоблачает псевдоморфозы христианства в современном мире. Наименее враждебно отзывается он, пожалуй, об " эвтаназии христианства" в буржуазном мире.

По-настоящему активные люди обходятся сегодня вовсе без христианства, а думающие люди среднего духовного уровня пользуются исправленным христианством, которое Ницше изображает так: "Бог, который по любви своей устраивает все так, что бы нам, в конце концов, было бы лучше,... что бы все в целом всегда выходило хорошо и правильно, так что ни у кого не было оснований жаловаться на жизнь или тяготится ею... одним словом, не Бог, а обоготворение резиньяции и скромности - это лучше, что еще осталось от христианства....Этакий мягкий морализм.... Остались не столько "Бог, свобода и бессмертие", сколько благожелательность и благопристойность, а также вера, что и во всем мироздании воцарятся однажды благожелательность и благопристойность" (IV, 88).

3. Мировая история

Христианство для Ницше - лишь один из многих феноменов во всемирной истории. Историю в целом он не склонен принимать как некую завершенную картину. Однако, пытаясь проследить возможный путь становления высшего человеческого типа, он все же рассматривает ее как целое. Тогда вся история предстает перед ним как некий переходный период, по окончании которого из человека должен поучится более - чем - человек. Нынешняя эпоха - эпоха нигилистического кризиса; человечеству необходимо пройти через нигилизм, в котором таится величайшая опасность, но и открывается величайшая возможность нашего времени.

В этом историческом целом христианство представляется Ницше, однажды свершившимся роковым несчастьем, вследствие которого люди изолгались и испортились. Лишь сегодня мы до конца изживаем христианство, лишь сегодня некоторые из нас видят его насквозь вместе с античностью, из которой оно выросло. Сейчас мы переживаем неповторимый исторический момент. Дело в том, что сейчас мы еще обладаем полнотой знания о прошлом, которое забудется, как будет только окончательно изжито. "Окидывая взглядом мировую историю, мы можем увидеть, что история христианства на земле - одна из ужаснейших частей истории.... А с христианством в нашу нынешнюю эпоху ворвалась и античность; как только уйдет христианство, уйдет и понимание античности. Сейчас лучшее время, чтобы узнать и понять все; с одной стороны, ни один предрассудок не заставляет нас больше становиться на сторону христианства, а с другой стороны, мы еще способны понять его и в нем - античность... (X, 403). Тут Ницше доходит до того, что в своей трепетной заботе о будущем превозносит даже нашу эпоху - эпоху глубочайшего падения человека: "Мы живем в срединной точке человеческой истории: Это величайшее счастье" (XII, 209).

Далее в этот поворотный момент мировой истории христианство представляет для Ницше наиважнейший объект наблюдения , на котором можно и нужно изучать общие закономерности и принципиальные связи человеческого бытия: изучать действие бессилия, когда оно в своем рессантименте, одушевляясь волей к власти, становится силой духовного творчества; изучать сублимации извращений и всевозможные виды духовного напряжения, изучать возможности безусловной правдивости, изучать священника как особый тип человека; изучать методы овладения душами, технику прозелитизма и т. п.

В изучении всех этих возможностей человеческой природы ему помогает сравнение . Сила и бессилие жизненный упадок - декаданс - и подъем, господа и рабы, священство и нигилизм - это можно найти повсюду. И вот Ницше принимается сравнивать аналогичные феномены в буддизме и исламе, в классической античности и в законодательстве Ману. И в каждом случае он обнаруживает ложь. Это наводит его на мысль построить классификацию, опираясь на такое различение: ради чего лгут в каждом данном случае и к чему эта ложь приводит впоследствии. Таким путем он надеется найти критерии, позволяющую получить здоровую, конструктивную, творческую ложь ото лжи разрушительной, свойственной христианству. Содрогаясь от отвращения и ужаса и заставляя содрогаться читателя, Ницше показывает, как христианство свело на нет все, что удалось добиться греческой античности; как христианство сокрушило великую Греческую империю; уничтожило завоевание ислама; как европейский Ренессанс - это великое возрождение Настоящего Человека - кончилось ничем по вине Лютера.

Все эти наблюдения должны послужить у Ницше одной-единственной цели. Христианство подготовило такие условия, в которых, руководствуясь христианством же воспитанными мотивами и только в один определенный момент, а именно, когда само христианство будет испускать свой последний вздох, человечество может совершить свой уникальный рывок вперед; конечно, если оно правильно воспользуется условиями и точно вычислит момент. Итак, сегодня согласно Ницше, наступает поворотный пункт всех времен, когда нам предстоит не только облегчить страдания корчащегося в муках нигилизма человечества. Но впервые обозначить возможность достижения высочайшей цели человеческого бытия. Имея в своем распоряжении точную картину о ходе вещей в прошлой истории, мы можем начертить столь же точный план выращивания высшей породы людей на будущее. Ко всем периодам мировой истории следует, согласно Ницше, обращаться с одним вопросом: как повлияли данные исторические события или условия на формирование определенного человеческого типа? То, что было до сих пор рядом счастливых случайностей и удачных совпадений, в результате которых появились исключения - великие люди, то должно стать отныне содержанием целенаправленного управления историей со стороны человека. Если мы будем знать, что получается с человеком под влиянием такого селекционного фактора как христианство, мы сможем подойти к ответу на вопрос; что вообще может получиться из человека? Всемирно - исторический смысл событий показывает нам результаты случайного отбора и тем самым учит нас отбору сознательному. Вот почему Ницше провозглашает наше время " моментом высочайшего самосознания" перед лицом совокупной истории человечества. Это самосознание приведет возникающий теперь нигилизм к его логическому и психологическому завершению: его нужно осуществить вполне, довести до предела, чтобы внутри его самого возникло новое, антинигилистическое решение. Все виды веры и религии с их последствиями, все современные идеалы с философиями необходимо отбросить как опасные для жизни и основать на их обломках новое, жизнеутверждающее, поднимающее человека ввысь, а не тянущее его к гибели мировоззрение. А, вооружившись этим новым мировоззрением он возьмет в свои руки всемирную историю и станет сам ее планировать.

Мышление Ницше фактически определяется

христианскими импульсами, хотя содержание их утрачено.

Однако ницшевское понимание мировой истории, современной истории и истории христианства мы изложили, пожалуй, чересчур кратко. Конечно, принципиальная позиция Ницше ясна, но ведь порой дело именно в подробностях, а их - то мы и обошли, не говоря уже о неопределенностях, сомнениях и противоречиях. Что же делать? Вдаваться во все подробности нам все равно не позволит объем этой книжки. На каких же нам остановиться?

Легко и приятно указывать на ошибки; не трудно также перечислить важнейшие факты, которые Ницше просто упустил из виду. А те его мысли, которые можно было оценить положительно, часто оказываются сами собой разумеющимися и едва ли не общими местами. И все же попытаемся выделить несколько моментов, заслуживающих положительной оценки.

Штудируя Ницше, мы получаемся видеть реальные факты, улавливать психологические и социологические причинные связи ; так, Ницше позволяет нам разглядеть отдельные нити запутаннейшего клубка следствий рессантимента, способного извратить все оценки и ценности.

Ницше снова адресует христианству старый, в значительной мере оправданный упрек , раздававшийся с разных сторон, в том числе с VIII века с Дальнего Востока: христиане не исполняют того, чему учат, не делают сами того, что заповедано их священными книгами. Ницше формулирует это так: "Буддист поступает иначе, чем не буддист; христианин поступает как все; христианство у него - для церемоний и создания особого настроения" (XV, 282).

Ницше настаивает на сознательности, ясности выбора перед лицом христианских требований, и прежде всего требований Нагорной проповеди: желаю я лично следовать им, или нет? Уклончивые отговорки он решительно отвергает. Но в тоже время он заставляет нас вдуматься в смысл великих, неразрешимых антиномий христианской действительности, присущих ей изначально и проявляющихся в вопросах: как соотносится вера и знание? Как относится христианство к культуре? Где подлинный и чистый источник христианства: в прораставшем сквозь столетия церковном предании, в котором раскрылось лишь то, что было заложено в семени, или только в священных книгах, или где - то раньше, до этих уже искаженных и замутненных документов?

Христианство есть феномен исторический, а следовательно, не завершенный во времени и многозначный в своих проявлениях. Ницше пытался провести внутренние разграничения: здесь - сам Иисус, там - иные, всеизвращающие истоки, наследие поздней античности и иудаизма; вот наконец, светские трансформации христианских ценностей: социализм, либерализм и демократия. Все эти разграничения, поскольку они касаются поддающихся объективации фактов, имеют в лучшем случае, ценность гипотез, которые подлежат проверке. Однако нередко рисуемые Ницше впечатляющие картины вовсе не поддаются проверке, ибо касаются не самих факиов, а лишь их толкования и оценки. У этих исторических картин совсем иной -не познавательный - смысл и иная ценность. Они выражают суть того, кто их увидел, его понимание самого себя, своей воли и своих ценностей, обнаруживающиеся при контакте с историей.

Однако все эти моменты озарения истиной и все эти критические вопросы интересуют нас не в первую очередь. Все это есть у Ницше, но не только у него. Сейчас нам важнее другое: каково значение описанного нами взгляда на всемирную историю для философии Ницше в целом? Мы утверждаем: эти взгляды лишь передний план, поверхность; мышление Ницше гораздо глубже. Правда, на первый взгляд кажется, что именно эта концепция составляет абсолютное содержание поздних, в особенности последних работ Ницше и выступает как окончательный, бесспорный результат его мысли и познания, однако понимать его так упрощено, как мы делали до сих пор в нашем изложении, было бы не справедливо. Понять мыслителя - значит понять глубочайшие его мотивы. А таковые не открываются с первого взгляда; только упрощено однозначную схему, какую мы предлагали до сих пор, можно понять без всякого труда.

Посмотрим, не удастся ли нам теперь хоть немного продвинуться вглубь, следуя за путеводной нитью тех же ницшевских высказываний. Конечно на этом пути нам едва ли удастся достичь ясности и непротиворечивости изложения, но зато мы сможем, во - первых, ощутить всю глубину открывшегося Ницше вопроса, а не просто увидеть в нем антихристианство; Во - вторых, если нам повезет, мы сможем увидеть собственно философское движение ницшевской мысли по направлению к истине - по ту сторону рационалистических альтернатив и произвольных диалектических игр.

Первый шаг к такому пониманию мы сделаем, вернувшим к нашему исходному вопросу; насколько обусловлен Ницше в своем мышлении именно христианскими импульсами? И тут мы обнаружим, что сама по себе возможность увидеть мировую историю как нечто целое обязана своим возникновением христианству. Но еще очевиднее христианское происхождение стремления к безусловной правдивости , из которого и протекают главные нападки на христианство. Именно моральная безусловность такой правдивости побуждает искать универсального знания о мире, человеке, а также о самом христианстве и его истории.

Однако как только мы попытаемся рассмотреть, в чем же суть ницшевского христианства - а в том, что его концепция мировой истории, его представление о человеке и его стремление к безусловной правде, поддерживающие первые два, христианского происхождения, сомнений нет, - мы убедимся, что в его мышлении не осталось ни следа от христианского содержания этих христианских формальных структур. Утрата содержания сказывается уже в том, каким образом усвоил Ницше свои христианские самого Ницше источником импульсы. А ближайшее следствие такой утраты - поворот к нигилизму. Для нигилизма стала именно его форма христинства.

Однако в эти размышления - всего лишь предварительный шаг в сторону понимания Ницше, и лишь после того, как здесь нам будет все ясно, мы отважимся прыгнуть в неизведанную глубину подлинного Ницше.

1. Картина мировой истории в целом

В основе всех исторических представлений Ницше лежит определенная мыслительная схема предложение, будто вы можем обладать, или даже уже обладаем неким тотальным знанием о ходе истории человечества; будто бы нам досконально знакома наша собственная эпоха и потому мы способны знать, что нынче своевременно, а что нет; и будто бы мы даже способны целиком охватить взором будущее, планировать его и усматривать в нем нечто желательное или нежелательное. Эта мыслительная схема далеко не есть нечто само собой разумеющееся или - еще менее - естественное. Большая часть человечества прекрасно обходилась без истории: люди жили вне ее, целиком в настоящем, словно в вечности, словно все всегда было и будет точно также, как сегодня; они не задавались вопросами и не сомневались, что сами принадлежат к размеренному круговороту явлений. Откуда же могла взяться эта новая, столь возбуждающая человека мысль, в зависимости от обстоятельств способная наполнять его чувством невыносимого бессилия или, наоборот, сознанием сверхъестественной власти над ходом вещей?

Мысль эта христианского происхождения. Именно христианство со всей строгостью настаивало на том, что все в истории человечества совершается только один раз: творение, грехопадение, воплощение Сына Божия, конец света, Страшный суд. Христианству известен ход мировой истории в целом, и поэтому эмпирическую историю оно воспринимает не как цепь случайных событий, не как безразличное изменение, но как звено иной цепи - сверхчувственной, целесообразной истории. А потому эмпирическая история проникнута для него глубоким смыслом; и кроме того, в каждый ее момент в ней решается судьба отдельного человека - спасение или гибель его души.

Христианская историческая мысль превратилась в философию истории - светскую науку о специфическом предмете - " всеобщей" "тотальной" истории. Из этой христианской мысли произошли Гердер, Кант, Фихте, Гегель и Маркс, а вместе с ними и Ницше. Сам характер их мышления определяется видением исторического целого как единой общей картины; все они сознают современную им эпоху как некую строго определенную точку в общем ходе истории - и всегда именно как кризисную точку, как решающий поворотный пункт. Все они склонны были облюбовать где - нибудь в прошлом некую вершину, исток всего благотворного в развитии человечества, а затем уповать на возможное возвращение к нему в своем собственном настоящем. Глобальная модель исторического процесса у всех у них одна и та же:в начале все было хорошо, но затем правильный, здоровый ход вещей был вдруг нарушен, сбит и извращен; в историю проникло зло - то ли преступление, то ли какая - то зараза, разрушительный яд, начавший отчуждать человека от самого себя; и вот теперь, именно в нашу эпоху, нужно все это исправить, восстановить и возродить истинного человека и истинный ход вещей. Правда содержание этих категорий у разных мыслителей различно, но сами они постоянно повторяются в одном и том же виде.

Для Ницше эта вершина человеческого развития находится в досократовской Греции, он видит ее сквозь века в таком же золотом ореоле, в каком христианин различает за текстами Евангелий сияющую полноту времен. Лишь вернувшись, насколько это возможно, к грекам трагической эпохи, мы можем достичь нашей истины и нашей действительности. Более поздняя эпоха - античная классика - уже подточена изнутри теми самыми ядами, которые затем будут собраны, настояны и предложены человечеству в виде христианства (XVII, 306) и приведут мир к крушению, продолжавшемуся вот уже два тысячелетия и достигшему сегодня своей низшей точки, так что как раз теперь - то и должно начаться обратное движение - вверх.

Сама по себе универсальность и не допускающая возражений безусловность этого знания (несмотря на конкретное изменение его содержания) - христианского происхождения; однако в случае Ницше дело обстоит не так просто: он как будто поглощен своим глобальным видением истории; и в то же время не может не сознавать его относительности. В самом деле то, что однажды было метафизическим сознанием бытия и качестве такового было наделено глубочайшим смыслом, утрачивает свою достоверность, представ в виде знания. Новое метафизическое сознание Ницше в соединении с его критичной научностью разрушает и его собственное, и всякое другое цельное мировоззрение, ибо знает, что ничего цельного нет, а есть лишь вечное становление; самый вопрос о смысле есть уже отпадение от истины; целое остается по ту сторону смысла и бессмысленности; даже вселенной как целого, как чего - то единого не существует, Всемирная история с точки зрения христианства - единый и единственный процесс выбора и решения, имеющий сверхъестественное происхождение; с точки зрения философии истории - единый во всем своем многообразии процесс развития единого духа, - у Ницше утрачивает и цельность и единство, превращаясь в опытную мастерскую , лабораторию человеческих типов: "История есть большая опытная мастерская" (XIII, 32). "Человечество не только не прогрессирует, оно даже не существует. Общая картина человечества - это что-то чудовищной экспериментальной фабрики, где кое-что удается...и несказанно многое не удается" (XV , 204). А это означает, что общий взгляд на историю полностью переменился. Христианские мотивы, когда-то двигавшие Ницше, привели его в конце концов к упразднению самой идеи единства, на место которого встало Ничто, а с ним и мысль о вечном возвращении.

Когда всемирная история превращается в экспериментальную мастерскую, единства универсального развития из нее, конечно, исчезает, но общие необходимые закономерности процесса остаются; они доступны нашему познанию путем наблюдения и сопоставления происходивший до сих пор незапланированных экспериментов. Вооружившись знанием, что история есть всего-навсего опытная лаборатория, Ницше делает второй шаг и приходит к полностью нехристианской мысли: он задается на этот раз вопросом не о природе целого, а о том, как им управлять. Если для христианства общий ход истории был предопределен заранее и нерешенным оставался для каждого отдельного индивида вопрос о спасении его собственной души, то для Ницше под вопросом оказывается направление общего процесса: в какую сторону он пойдет, будет зависеть от воли и активности человека. Гегель еще отказывался ставить вопрос о будущем; Маркс призывал ускорить наступление того, что и так должно было наступить в силу необходимости, о чем, как ему казалось, неопровержимо свидетельствовала его наука; но Ницше разглядел в будущем ужаснейшую опасность: человек может погибнуть, может снова стать обезьяной, если в последний момент ему не удастся изменить направление истории. Однако такой радикальный поворот возможен, если Ницше, лишь при условии познания целого в рамках нового мировоззрения, благодаря сознательному и планомерному выведению породы высшего человека. На место Бога-Творца, направляющего ход истории, становится человек - творческая личность, берущий в свои руки историю как Целое и планирующий ее дальнейшее движение.

Против принципиальной возможности универсального знания и вытекающей из нее возможности планирования вселенской истории нельзя не привести следующие критические возражения:

Всемирно-историческое универсальное знание не возможно, ибо мы можем знать нечто в целом, но никогда не знаем само целое. Всякий набросок целого есть лишь гипотеза; мы примеряем к ней различные данные о познаваемой действительности - так получаются перспективы и линии упорядоченной взаимосвязи исторических феноменов, если данные к нашей гипотезе целого подходят, а если не подходят, то возникают все новые вопросы, не имеющие ответов перед лицом исторической бесконечности. Но фиксирующееся универсальное знание будет не только всегда неистинным, - оно уменьшит достоверность действительно познаваемого, пожертвует ради ложной завершенности, ради наслаждения, которое испытывают воображение и рассудок от сознания фальшивой полноты знания, в которой они могут, наконец, успокоиться.

Точно также и всякая цельная картина эпохи есть всего лишь конструкция - конечно, наполненная смыслом и до некоторой степени разъясняющая суть вещей, - но никогда не может быть знанием о сущности и обо всей бесконечной действительности некоего времени в целом. Всякое знание об эпохе ограничено действительностью - теми ее фактами, которые ему не соответствуют.

Всякое знание чего-либо, в том числе и знания хода нашей истории, Чтобы оставаться истинным, не должно утрачивать сознание некоего основного отношения всего нашего бытия. Источник нашего бытия и нашей жизни - нечто Объемлющее , которое само никогда не становится предметом. Когда нам кажется, что мы постигли исторический процесс в целом, сделав его объектом познания, и теперь, наконец, имеем перед глазами то, в чем и в силу чего мы существуем, обнаруживается, что мы утратили наше бытие внутри этого Объемлющего, в котором и из которого мы живем и в котором одном только и может совершаться ограничение и опредмечивание вещей - их превращение в объекты познания. Характерно, что и Ницше, говоря об истории, то и дело увязает и не идет дальше энергичных заявлений, смелых оценок и резких высказываний, или запутывается в психологических аналогиях, большей частью негативного характера. Всякий раз, как ему кажется, что он уже знает, что такое человек, история, что такое "Я сам" как целое, почва уходит у него из-под ног, он утрачивает Объемлющее, а с ним - источник и суть.

Так и о христианстве как колоссальном историческом феномене невозможно знать, что это такое в целом . Всякое знание подходит к своему предмету либо снаружи - и тогда не замечает внутренних экзистенциальных жизненных сил, ограничиваясь поверхностными психологическими констатациями, сопоставлениями и перестановками, либо изнутри - как видит христианство верующий и ведущий христианскую жизнь человек - и тогда знание, находясь в Оъемлющем, всегда будет направлено лишь на отдельные аспекты феномена. Ложный подход к истории влечет за собой неизбежные искажения: по истечению одного-двух столетий всякий историк берется исследовать духовное явление прошлого как цельный доступный знанию предмет, а ведь в действительности такое явление остается самим собой лишь существуя в единстве знания и бытия; так, когда принимаются рассуждать о сущности христианства, либо сводят все дело, сами того не замечая, к неопределенным обобщениям, либо рассматривают конкретные частности, сами по себе отнюдь не составляющие сущности.

2. Деятельность, планирующая устройство всемирно-исторического целого , также невозможна, ибо она предполагает, что это целое уже стало объектом познания. Ницше, правда знает, что такого познания пока не существует, однако считает его в принципе возможным. "Во всяком случае, если человечество, взявшись сознательно управлять совокупностью исторических процессов, не захочет само себя погубить, ему необходимо прежде овладеть знанием, превосходящим все до сих пор постигнутое , знанием условий развития культуры, которое послужит научной основой для экуменических (вселенских) целей" II. 43). В конце концов, Ницше совершенно забывает о том, что в настоящий момент такое знание фактически невозможно. Чего он никогда не сознавал, так это принципиальной невозможности такого знания, ибо все, что познается, всегда есть ограниченная, оконченная часть, которая объемлется никогда непознаваемым Целым. Всякое действие всегда влекло за собой, помимо намеченных, и такие последствия, о которых никто не думал и которых никто бы не пожелал. Оно всегда остается действием внутри объемлющего его Целого - непрерывно идущего исторического процесса; направлять ход Целого, или влиять на него конечному действию не дано никогда. Стремясь к достижению конечных целей в пределах конечных, и потому замкнутых целостностей, я могу располагать определенным и достоверным знанием, которое позволит мне с помощью известных устройств, приложив известные усилия и проделав определенные операции, достичь, чего я хочу. Что же касается Целого, то если мне вообще удастся составить о нем хоть какое-то представление, я буду опираться на иллюзорное знание и с помощью извращенных научных методов производить над неопределенными содержаниями некие мне самому смутно понятные операции, не имеющие никакого отношения к действительности, так что результаты моей деятельности будут противоположны, или во всяком случае, весьма далеки от задуманных.

Правильного мирового устройства, по крайней мере, хоть сколько-нибудь устойчивого и завершенного, тоже не бывает: все "правильное" есть по отношению ишь к Целому лишь путь, и открывается он только тому, кто уже идет по нему, причем открывается как нечто такое, что никак не могло быть названо "правильным" вначале.

Стремление сделать Целое содержанием воли превращает Объемлющее в конечное и делает целью то, что именно сделавшись целью перестает существовать и теряет свой смысл.

Какой удивительный контраст между серьезностью вопроса, когда он действительно направлен на историческое Целое и будущее во всей его полноте, и несерьезностью "тотального", универсального знания, рассыпающегося в прах перед лицом любой критической науки; смехотворной несерьезностью планирования и управления, влияние которых на ход вещей определяют совсем иные силы, а отнюдь не сам "планирующий".

Всякий раз, как я напрягаюсь познать Целое и обосновываю свои действия ходом мировой истории, я ухожу в сторону от того, что действительно можно было бы сделать.Ослепленный эаблуждением, я лишаю себя настоящего, будь то - в познании - ради будущего, но в обоих случаях прожитого и никогда не осуществленного. Человек, желающий оставаться верным действительности, должен делать здесь и теперь то, что правильно и истинно а не выводить свое "Здесь и Теперь" из-за чего-то иного - из своей цели.Правда, вся человеческая жизнь - своего рода средство к осуществлению плана и цели. Но насколько далеко простирается воздействие планирующей воли? Это зависит от ситуации и от знания: насколько и методично знание, насколько отвечает реальности наше представление о ситуации, настолько истинно будет направление нашей воли с ее планами. Тогда и ситуация, и наше знание будут укоренными в Объемлющем, которое остается, или может оставаться, вечно настоящим, ибо оно движет все насущное бытие и должно вести за собой всякое хотение, делание, все планы и поступки, если они субстанциальны по своему характеру. А это означает вот что: суть не в мировой истории, которую никому не дано постичь, суть в нынешней - "здесь и теперь" - историчности; для меня важно, чем я действительно становлюсь, кого встречаю, кого люблю, в какой конкретно задаче нахожу свое призвание, каким себе представляю себе человека и его сущность, что за человеческое сообщество меня окружает, какому народу и отечеству принадлежу, и, наконец, как во всем этом я ощущаю само бытие и каким становится в действительности мое отношение к трансценденции, к вечности, и как является мне Ничто.

Человек существующий, экзистирующий должен со знанием дела вступвть в ход вещей, в котором он становится самим собой; конечно, он ничто перед лицом трансценденции, но самостоятельное существо перед лицом мирового бытия, которое желает во что бы то не стало унизить его до простого средства; в том числе и перед лицом будущего, ибо будущее принимает определенный облик и дается лишь тому, что обладает реальной сущностью.Абсолютная мировая история и управление Целым - будь то в мыслях или в кажущейся целесообразной деятельности - лишает человека его возможной сущности, заставляя его вступить на зыбкую почву нереальности.

Правда мыслящий человек не боится бездны и отважно бросается в нее, но ни в каком месте ему не найти дна, ни берега, ни опоры - ни в мире будущего, ни в иных далях: почву под ногами он обретает лишь в своем настоящем, перед лицом трансцендеции, если окажется в состоянии жить из глубинной своей сердцевины.

Конечно, и отвага необходима человеку:дали влекут его, и он должен бесстрашно вверится безграничному пространству возможного; но тут он сам решает свою судьбу: потеряет ли он себя здесь перед лицом Ничто, которое принудит его сперва к отчаянию, а потом к фанатизму, или найдет себя перед лицом трансценденции, которая позволит ему устоять и сделаться свободным.

Всемирно-историческое мышление, которое, абсолютизируясь, превращается в тотальное знание, словно туман окутало собою нашу действительность. Этим туманом покрыты обширные области современной мысли. Нужно хорошенько встряхнутся, чтобы освободится от гнетущего покрова. Однако представить - то себе такое освобождение не трудно, трудно его осуществить.

Ницше, а вместе с ним и современный человек не живет больше связью с Единым, которое есть Бог, но существует как бы в состоянии свободного падения, связанный лишь путеводной нитью христианского единства человеческой истории; он падает навстречу лишенному трансценденции Единству, которое составляют этот мир и история человечества, и лишь по мере своего падения обречен вместе с Ницше узнать, что это всемирная имманентность вовсе не существует как нечто единое . Единство распадается, и случай становится последней инстанцией, хаос - подлинной действительностью, фанатизм - единственной опорой, лишь бы схватится хоть за что-нибудь; вселенское Целое предстает экспериментальной мастерской, и человек, обманывая самого себя, принимается планировать это Целое, но в глубине души не может не сознавать обмана - и вот все выше, все мощнее поднимается Нигилизм.

2 "Есть в человеке некий фундаментальный промах"

Эти слова Ницше (XIV, 204) звучат как вариация на тему христианской мысли о первородном грехе.

Ницше так сильно страдает за человека, что порой погружается в "наичернейшую меланхолию". В противоположность животным, каждое из которых "точно попадает в цель", полностью отвечая установившемуся типу и повинуясь своей природе, человек "есть еще не установившееся животное" с неопределенными возможностями, и потому самое его существование в своей нерешенности есть своего рода заболевание земли.

Однако именно данный фундаментальный недостаток человека и есть в то же время его шанс. Он еще не то, чем может быть; он не удался, он попал мимо цели; но он еще может стать всем. Ницше отнюдь не желает, чтобы человек стал, наконец, "установившимся животным", то есть определенным типом, ибо это непременно означало бы стадный тип; как раз наоборот: подлинная сущность человека заключается именно в том, что он не установился, что он всегда может выйти за пределы самого себя.

В результате Ницше приходит к абсолютному оправданию человека. Он снимает все свои прежние обвинения: "Реальный человек во сто раз драгоценнее любого идеального человека, существующего лишь в пожеланиях и мечтах"(VIII, 139)., "Удавшийся человек радуется самому факту "человека", радуется пути человека, но - он идет дальше"(XII, 24).

В ницшевском понимании человеческого бытия сохраняется основная схема: человек потерян, но может спастись; однако христианское содержание этой концепции с самого начала утрачено и заменено другим.

Принципиальная разница вот в чем у Ницше человек один, он полностью предоставлен самому себе. Он может подняться, может "пойти дальше", но без Бога. Ницше сознательно не желает дать человеку ничего, кроме его самого, и радуется этому: "Все прекрасное, все возвышенное, чем человек наделил реальные и воображаемые вещи, с хочу потребовать назад и объявить собственностью и созданием человека"((XV, 241).

Но может ли человек, спросим мы, достичь своей цели, если он желает только самого себя и своего "продвижения вперед"? Ницше тоже понял, что из этого ничего не выйдет, и выписал для себя слова Гете: "Истинное уважение можно испытывать лишь к тому, кто не ищет самого себя... Должен признать, что за всю мою жизнь мне приходилось встречать самоотверженные характеры такого рода лишь там, где я сталкивался с прочно укорененной религиозной жизнью, с утвержденным на незыблемых основаниях вероисповеданием, самодостаточным в том смысле, что оно не зависит от времени с его духом и его наукой"(XIII, 304).

Вероятно, Ницше понимал, что это действительно так, однако в последствии он отрицает эту действительность. Характерно, что все его размышления о человеческом бытии тоже проистекают из христианских мотивов, но с самого начала он тщательно заботится о том, чтобы вычистить из них всякое христианское содержание; здесь это - связь человека с Божеством. Он силится удержать свою мысль в железных рамках реальности без иллюзий, он стремится мыслить творчески, и все же скатывается в холодную пустоту "быть только человеком и ничем больше" и, невыносимо страдая за оказавшегося в пустоте человека, тут же перескакивает к идее сверхчеловека. Но этот неопределенный сверхчеловек не может значить ничего для настоящего, живого человека, который должен и хочет здесь и теперь делать то, что необходимо, "устремляя взгляд к совершенству" в этой деятельности заключен его шанс достичь своего высшего предела, и в ней он обретает покой, удостоверяясь в бытии как в таковом. Не искать самих себя, не искать человека - главное условие для того, чтобы найти самих себя, чтобы найти человека.

2. Наука как безграничная воля к знанию

Воля к истине и к знанию у Ницше тоже христианского происхождения.

Правда, сам Ницше утверждает иначе: религия, которая, подобно христианству "ни в одной своей точке не соприкасается с действительностью, должна быть смертельным врагом знания" (XIII,. 281).Христианская "вера", как, впрочем, и всякая другая, всегда накладывала вето на науку, в особенности яростно ополчаясь против "двух великих противниц суеверия - филологии и медицины"."В самом деле, - нельзя быть филологом или врачом, не будучи в то же время также и антихристианином. Ибо филолог видит насквозь так называемые "священные книги", а врач не может не видеть физиологического вырождения типичных христиан. Диагноз врача: "Неизлечимо", вывод филолога: Чушь"... (VIII, 282).

Зато в других случаях сам Ницше выводит и собственную свою волю к истине, и безусловный характер современной научности из того огня, который впервые разгорелся в христианстве , из той особой моральности, которая требует истины во что бы то ни стало (VII, 275).

Ницше хочет истины - как оружие против иллюзии и вздора; истины, и ничего против истины, ищет он в своих исследованиях христианства и роковых последствий христианства для человеческого бытия И вот, вначале пытаясь обрести достоверное знание, затем убедившись в сомнительности познанного, после этого стремясь до конца последовательно применить критический метод, потом видя, как пошатнулась сама истина и, наконец, усомнившись в истины как таковой, Ницше на собственном опыте узнает, что с современной наукой дело обстоит не так уж просто, как кажется. Превращения, которые пришлось испытать здесь Ницше, интересны не только сами по себе, но как репрезентация того, что произошло и происходит в скрытых глубинах нашей эпохи . Проявись это с полной ясностью в действительности произошел бы полный перелом в нашем сознании как бытия, так и истины. Об этом стоит сказать поподробнее.

Ницше, указав на христианскую моральность как на источник той безусловной воли к истине, на которой держится наша наука , дал тем самым предельно краткий ответ на вопрос: откуда взялась наша западноевропейская наука и современный научный образ мыслей (хоть он и воплощается всегда лишь в очень немногих людях)? Его ответ обескураживает; нам надо внимательно присмотреться к нему и к возможным из него выводам - тем самым мы лучше поймем и собственное отношение Ницше к истине и к науке - на удивление противоречивое, а порой и просто запутанное.

Между греческой наукой и наукой современного Запада существует не просто различия, а прямо - таки бездонная пропасть . Отличительная особенность христианского мира - та исторически сложившаяся в нем, и только в нем одном, всеохватность жажды знания, непреклонная настойчивость в поисках истины, которая воплотилась в нашей науке. То, что такая наука с ее универсальностью , не признающей никаких границ, и с ее внутренним единством возникла только на Западе и только на христианской почве, есть бесспорный факт. Только здесь мы можем наблюдать - пл крайней мере, в отдельных людях - тот особый дух научности, которому целиком подчинено все сознание и вся деятельность.

А ведь и греки имели все предпосылки для такой науки. Ибо им знакомо ясное развитие методов, а их конкретные знания в области астрономии, медицины, географии, физики, зоологии, ботаники превосходят все, что знали люди тогдашнего мира, хоть по сравнению с достижениями современной науки все это, за исключением за исключением, пожалуй, математики, выглядит жалким лепетом. Но грек не знает принципиально надежной методики эмпирического исследования, которая распространялась бы на все познаваемое без исключения; в редких случаях, правда, отдельные ученые прибегают к подобным методам, но они считаются не вполне достоверными, ограниченными и не оказывают никакого влияния на научное развитие. Взявшись читать сочинения Гиппократа, вы с раздражением обнаруживаете какую-то мешанину подлинных наблюдений, более или менее приемлемых толкований, философских теорий и фантастических суеверий. Грек не знает бесконечно движущейся вперед универсальной науки, в которой все соотнесено и взаимосвязано, все работает на развитие познания, в которой все отдельные науки представляют лишь ее функции; грек способен создать лишь систематические упорядоченные обзоры, сводящие все известные данные в единую картину, он стремится не столько двигаться вперед, сколько завершить и остановиться.

Даже продвигаясь на шаг вперед в своих исследованиях, грек стремится придать им характер чего-то готового. Ему неведома страстная воля к истине, взрывающая все на своем пути; он не идет дальше рефлектируюших сомнений, как во времена софистики и Еврипида, или с невозмутимым видом предается исследованию каких-нибудь особенных предметов как своего рода игре, потому что это интересно - таковы Евклид, Архимед, Фукидид. Чем ближе вы знакомитесь с духом греческой науки и ее достижениями, тем глубже открывается вам пропасть между ней и современной наукой.

Над этим обстоятельством стоит поразмыслить. В чем причина такого различия? Я вижу ее именно в том, на что указывает Ницше и хотел бы лишь развернуть не вполне раскрытый в его высказывании смысл. Т о, что греки, создатели науки как таковой, так и не создали подлинно универсальной науки, может объясняться только отсутствием у них духовных мотивов и моральных импульсов к этому; они появились впервые у христианского человека, что и позволило ему создать такую могучую науку, которая в своем развитии переросла в христианство, а потом обратилась и против него, по крайней мере, против всех его объективных форм.

Для грека предмет познания - космос , то есть Совершенное и Упорядоченное; грек познает разумное и закономерное; все прочее для него - ничто, материя, (небытие) - непознаваемо и недостойно познания. Но если мир есть Творение Божие, тогда все, что есть, достойно познания как Божье творение - не только разумное, имеющее меру и число но и все остальное, с чем приходится сталкиваться в опыте; любое явление и всякая малейшая его особенность стоят того, чтобы с любовью погрузиться в их изучение; на свете нет ничего, чего не надо знать и исследовать. По словам Лютера, Бог-Творец присутствует даже в блошиной кишке. Грек останавливается перед безграничной далью возможного познания; он не желает выходить за пределы своих замкнутых картин, покидать вечную красоту своего умопостигаемого космоса, логическую прозрачность мыслимой вселенной. он либо группирует все в субсуммирующих схемах иерархических порядков и ступеней, либо путем силлогизмов устанавливает взаимосвязи всего мыслимого, либо постигает закономерности вечного становления. Но при этом и Аристотель, и Демокрит, и даже Фома и Декарт следуют тому же греческому импульсу, расслабляющему движущую пружину науки, - стремяться к замкнутой форме и завершенности.

Веления нового импульса совсем иные; он требует безграничной открытости и навстречу всему творению. Повинуясь ему, познание устремляется как раз на те стороны действительности, которые не отвечают установленным прежней наукой порядкам и законам. В самом Логосе вдруг обнаруживается неудержимое стремление крушить самого себя, но не для того, чтобы уничтожить, А для того, чтобы обрести себя в новой, более полной, более развитой форме, а еще для того, чтобы продолжить этот увлекательный процесс в бесконечность, никогда не достигая окончательной полноты. Наша наука возникает из Логоса , который не замыкается в себе, но открыт для "Алогона" (то есть иррационального) и сам проникает в него благодаря тому, что не отгораживается, а открывается ему и подчиняется. Постоянное, никогда не прекращающееся взаимодействие между теоретическим конструированием и экспериментальным, опытным познанием - простой и великий пример, символ того универсального процесса, начало которому положила искра, вспыхнувшая при соприкосновении Логоса и Алогона.

Для нового, рвущего вперед познания мир уже не просто прекрасен. Это познание устремлено как на прекрасное и безобразное, так и на хорошее и дурное. Впрочем, в конечном счете для него ("все сущее благо"), то есть благо в нем то, что оно сотворено Богом. Но это благо уже не та греческая видимая и сомодовлеюшая красота; оно осуществляется лишь в любви ко всему сущему как к Божьему созданию; отсюда - убежденность в осмысленности исследования. Знание о том, что все в мире тварно, позволяет спокойно заглядывать в бездны действительности, обеспечивает покой даже посреди вечного беспокойства без конца рвущего впереди исследования, которое, не успев решить один вопрос, тут же ставит на его место следующий.

Все познанное и познаваемое мировое бытие есть бытие тварное , а следовательно бытие второго ранга . Это значит, что мир как таковой бездонен ибо дном ему служит нечто иное, а именно Творец; это значит, что мир как таковой не замкнут, и потому не может выступать как нечто завершенное в познании. Всякому познанию мировое бытие открывается лишь относительно; от одного существа к другому, от предмета - к знанию о предмете. Все, что познается, познается всегда в перспективе. Чем отчетливее познается мировое бытие, тем мельче кусочки, на которое оно разрывается; нигде не дается оно в руки как окончательная и бесповоротная реальность всегда и везде оно указывает на нечто другое.

Однако одного представления о мировом бытии как о бытии тварном, со всеми вытекающими из него последствиями, не хватило бы для того, чтобы породить такое явление, как нынешняя наука. Тут нужна была вторая мысль: если Бог - Творец Мира, то он отвечает за все, что в мире есть, и за все, что в нем происходит. Сама по себе потребность теодицеи - оправдания Бога, например, в том виде, в каком она предстает в книге Иова, еще не дает достаточной мотивации для развития научных исследований; и все же она принесла в науку дух борьбы, борьбы за истинного Бога путем познания мировой действительности. Этого Бога, претендующего на безусловную истинность, нельзя постичь, строя иллюзии: он и сам не желает этого. Он сам опровергает богословствования друзей Иова, желающих утешить и ободрить его глубокомысленный ерундой. Этот Бог требует настоящего знания, хотя бы это знание и выдвигало все новые и новые обвинения против Него самого.

Из этого напряжения, из этой борьбы с собственным представлением о Боге на арене познания созданной Богом действительности возникает небывалого напора стремления к универсальному и в то же время бескорыстному и неподкупному исследованию.

Наряду с этой борьбой за подлинного Бога, человек исследующий ведет непрерывную борьбу и на другом фронте - борьбу против всего своего , любимого и желанного, против собственных идеалов, предпосылок и принципов; все это должно быть подвергнуто сомнению и проверке, в результате которой будет либо подтверждено, либо заменено другим.

Итак, чтобы была возможна истинная вера в Бога, этот Бог не должен отступать под страшным градом вопросов, обрушиваемых против него реальной действительностью; а поиски Бога всегда сопряжены с мучительно трудным изгнанием иллюзий; и наконец, подлинная воля к знанию и исследованию означает борьбу против собственных ожиданий и желаний. Исследователь обязан брать под подозрение каждую мысль, которая кажется ему сама собой разумеющейся, убедительной и не требующей доказательств.

С помощью этой краткой характеристики я попытался обозначить главные составные части той движущей пружины современной науки - суть ее стремления к истине. Результат правильного научного познания имеет, конечно, универсальную значимость, то есть верен во все времена и для всякого человека, для человека вообще. Однако то обстоятельство, что по эту универсальную значимость во всех ее проявлениях и безграничных измерениях, начинают вдруг искать и находить, имеет под собой единичное и единственное в своем роде историческое основание.

Это, во-первых, идея творения, которая делает все тварное , как созданное Богом, достойным внимания и любви и, кроме того, обеспечивает небывалую прежде близость оборачивается к реальности; в то же время эта близость и небывало далекой дистанцией, поскольку такая реальность есть бытие тварное, а не сам Бог, и следовательно. не есть, собственно, ни бытие, ни реальность. Это, во-вторых, борьба за образ Божества , за саму идею Бога. И, наконец, в - третьих, стремление к истине, которой требует Бог; стремление, благодаря которому познание перестает быть игрой, благородным занятием на досуге, и становится призванием, самым серьезным занятием на свете, где на карту поставлено все. Необходимо было соединенное действие этих трех мотивов, чтобы возникла та высокая наука, какую знаем мы. Вот почему эта наука не могла появиться одновременно с христианством или чуть позже, когда на историческую арену вступили нордические народы: должна была вначале сложиться та духовная констелляция, в которой все три различных мотива могли встретиться и начать взаимодействовать. Для этого понадобились долгие века воспитания мысли, понадобились особые материальные условия и специфические личные установки: необходимая констелляция сложилась к четырнадцатому веку, в то время, когда мощь веры еще не начала слабеть, но содержание ее уже было поколеблено. Это было время последнего углубления христианских импульсов, время высочайшего духовного напряжения, когда происходившая в самых сокровенных глубинах человеческой души борьба вывела на свет новую науку. Сколько поистине удивительных парадоксов представляет этот новый тип воли к знанию: нечистая совесть может здесь стать залогом успеха в исследовании; побудительным мотивом к исследованию может стать благочестие, и благочестие же может заставить отречься от собственного исследования; за радость открытия открывшему нередко приходится платить ужасом перед тем, что он сделал, отчаянием и безумием; ученый робеет собственной науки и не решается сделать шаг вперед; но когда преграда сломлена, им овладевает все более неудержимая страсть к исследованию. В той единственной в своем роде исторической ситуации борьба импульсов усилила жажду истины до последней степени и создала колоссальные возможности для научного развития. Грек шел в своем познании лишь туда, куда вели его спокойное наблюдение и ясный взгляд разума; он останавливался у того предела, дальше которого они не проникали. Он не забирался в глубину, куда может пробраться лишь сознание нестерпимого напряжения , куда гонит исследователя не дающая ему покоя внутренняя борьба. Лишь последние столетия показали нам, что может открыться познанию в подобном духовном напряжении.

Таким образом всеобъемлющая, приводимая в движение подлинно экзистенциальной страстью наука необходимо связана с исторически обусловленной структурой - с особой, "глубокой" душой. Она покоится на чрезвычайно хрупком фундаменте, который не позволяет надеяться на ее долговечность и не гарантирует ее продолжения, хотя бы в следующем поколении. Существование такой науки постоянно под угрозой,и опасности ей грозят специфические, связанные с ее характером. Основу ее составляет сложнейшее соединение мотивов, так что при исчезновении даже одного из них она либо начинает хромать на одну ногу, либо становится пустой наукообразной оболочкой; вот почему на протяжении всех столетий нового времени настоящая наука встречалась так редко, а теперь встречается все реже. Оглушительный шум по поводу научных достижений, меняющих облик материального мира, облако звонких фраз "просвещенного" мировоззрения, окутывающее весь земной шар, не может обмануть нас; наука кажущаяся сегодня этакой разменной монетой по-прежнему остается сокровеннейшим делом. Современный человек, как правило, и не догадывается о том, что такое наука, понятия не имеет о том, что к ней побуждает. Даже исследователи, еще делающие открытия в своих специальных областях, бессознательно, по инерции продолжающие еще некоторое время движение, начавшее под воздействием неведомых им сил, - даже эти ученые не знают, что такое наука, о чем свидетельствует вся их деятельность за пределами той узкой области, в которой они мастера. Современные философы говорят о науке так, словно знакомы с ней накоротке, и превращают ее в исторически преходящее мировоззренческое заблуждение. Даже философы такого масштаба, как Гегель, ничего не знают об этой науке.

Ощутив однажды экзистенциальные основы импульса побуждающего побуждающего заниматься такой наукой, нетрудно разглядеть и опасности , угрожающие человеку, вступающему в соприкосновение с наукой, но неспособному постичь ее самым своим существом. Можно ясно видеть, как происходят хорошо знакомые нам аберрации. Сначала от науки ждут, что она сама по себе - то есть без тех, описанных нами, импульсов, - даст нам основание для жизни и веры, даст руководящий принцип для всей нашей деятельности; ожидания такого суеверного наукопоклонства обычно бывают обмануты, и разочарованный человек принимается отрицать науку вообще как бессмысленную и далекую от жизни, а то и винить ее за свою собственную беспомощность. Вот откуда постоянные колебания между наукопоклонством и науконенавистничеством. Однако оба эти феномена - лишь последние, грубейшие следствия того процесса, который начался раньше и который воплотил в своей философии сам Ницше.

Когда поразительные достижения науки приводят к тому, что человек вычеркивает Бога , творение остается без Творца. Однако для науки это творение продолжает сохранять свой прежний облик - тот самый, который оно приняло благодаря вере в Творца. Мир по-прежнему не имеет в себе своего основания ; но прежняя его мифическая и магическая глубина утрачена безвозвратно; догматизированные остатки научных достижений не в силах утешиь опустошенные души безжизненной картиной мира.Итак, мир без Бога на закате науки; в таком положении имеются три возможности.

1. Если познание сможет остаться честным , останется и неизбежно сопряженное с ним сознание бездонности, беспочвенности мира; ибо чем отчетливее познание к человеку требование совершить скачок по ту сторону мира, к трансценденции, которая не познаваема и для познания есть Ничто. Сам же незамкнутый мир в своей бездонности будет познаваться лишь в относительных перспективах; бытие и существование окажутся разорваны. Скачка к трансценденции не будет, однако лаже не реализованная возможность такого скачка, то есть простое видение границ мира, породит тип великого, честного, духовно аскетического исследователя.

2. Мир в своей бездонной беспочвенности, лишенный всякого смысла, стане для человека непереносим. Еще какое-то время, несмотря на сознание полной бессмысленности, исследование безграничного будет продолжаться, питаясь устремлением к истине, сохраняющих от прошлых эпох, но этот переходный период не сможет продлится долго. Когда безбожие станет реальностью, заглохнет и всякий интерес к истине. Разочарование и отсутствие точки опоры будут все сильнее толкать к нигилизму. Дольше всего, быть может, сохранится чисто технический, тем яснее вырастающее из него видение границ; границы же эти суть обращенное интерес к существующему, но и он иссякнет - не устоит сам по себе.

3. В состоянии невыносимой беспочвенности человек хочет одного - опоры . Место подлинного интереса к истине заступит упрочение - каменно-твердыми начнут становиться мнения, картины, законы, считающиеся достижениями науки. Мир - машина, как изучают его механические науки; мир - всеобщая жизнь, как изучает его биология; и в каждом случае - ряд незыблемых, неприкосновенных утверждений, похожих на прежние догмы веры, - именно это станет содержанием науки, отныне и навеки данной и заданной; никакого развития больше - ни вширь, ни вглубь, ни вперед, только новые экспериментальные иллюстрации; только новые журналистские варианты популярного изложения.

Всеми тремя возможными путями прошел Ницше. Даже по пути окаменения созданных наукой понятий, по пути суеверного наукопоклонства прошел он, забывая о собственных своих размышлениях о смысле и методе науки, и тогда ему казалось, что изрекая физиологически-позитивистские плоскости он действительно открывает что-то новое и великое "Диагноз врача: "Неизлечимо", вывод филолога: "Чушь", - это лишь одно из бесчисленных заявлений Ницше подобного рода; может быть, он отчасти и прав, возмущаясь вырождением и извращением всех на свете религий, но все же всякий врач и всякий филолог, сохраняющий еще беспартийную верность науке, вынужден будет признать, что в данном конкретном случае Ницше не просто преувеличивает, он лжет.

Однако существенно важно для нас в мышлении Ницше другое то, что он сам понимает свое стремление к истине как последний результат христианской моральности; то, что ему удалось чище и точнее всех сформулировать суть науки и ее методов; то, что он прошел всеми путями утратившей связь с Богом и становящейся все опустошеннее науки; то, что возникшие главным образом из превратной абсолютизации науки категории он использовал как оружие для борьбы против христианства. На первый взгляд кажется, что итогом всей его философии стало отрицание смысла всякой науки и истины вообще - во всяком случае, мысль его двигалась именно в этом направлении. Куда она его в конце концов привела, мы вскоре увидим.

Предварительные итоги

Христианские истоки Ницше - во всепоглощающем его стремлении увидеть мировую историю в целом и постичь ее смысл. Но христианское содержание этого стремления утрачено для него с самого начала, ибо с самого начала мировая история для него - не выражение Божества; она целиком предоставлена самой себе. Точно так же отсутствует христианское начало и в одной их краеугольных идей христианства, также ставшей главной идеей Ницше, - в идее человеческой греховности ибо этот человек не имеет больше никакого отношения к Богу. Лишается своего основания и безусловное стремление к истине , ибо оно держалось на том, что истины требовал Бог. Вот почему Ницше каждый раз отрекался от того, что сам с такой же страстью утверждал: от единства мировой истории, от представления о греховности - "неудачности" - человека, от самой истины; мысль его без конца кидает из крайности в крайность.

И при всем этом: при том, что корни его мышления и сами импульсы, побуждающие его мыслить, лежали в русле христианской традиции, - никогда, ни на одно мгновение не было для него пути назад, к восстановлению или "обновлению" христианства.

Нам остается только вопрошать его самого: "Куда же ведет его путь?" - и на наш вопрос мы услышим два ответа, лежащих в основании всех ницшевских размышлений.

Первый ответ содержится уже в том неслыханном, жутком отрицании , которое Ницше решился довести до конца - отрицании всякой морали и всякой истины . И мораль, и истина сами осознают себя как производные от христианской моральности и стремления к правде; и потому сами они отныне не могут обнаружить своей беспочвенности. Вновь и вновь твердит об этом Ницше с непревзойденной энергией убеждения.

"Критика моральности есть высшая ступень моральности" (XI,35). Поскольку "чувство истины есть одно из... самых могучих проявления морального чувства" (XI, 35), постольку мораль - через его посредство - "сама надевает себе на шею петлю, которой суждено ее удавить: самоубийство морали есть ее собственное последнее моральное требование" (XI,I 84. Сомнение во всякой истине само есть акт стремления к истине, ибо оно в конце концов принуждено запретить ложь в Бога", - сегодня стал неизбежен и последний шаг: христианское истинолюбие, веками делавшее вывод за выводом, сделает свой последний и главный вывод против самого себя, поставив вопрос так: Что означает вообще всякая воля к истине?" (VII, 480-482). Ницше может сказать, что так оно и должно быть: "Все великие вещи губят сами себя, совершая акт самоснятия"(VII, 481).

Вершина отрицания - триумфальный тезис Ницше, который он гордо водружает на развалинах: "Ничто не истинно, все позволено" Однако и этот знаменитый тезис не лишен некоторой двусмысленности.

С одной стороны, с этим тезисом Ницше словно проваливается в яму. Он сознает Ничто своей эпохи как собственное, а собственное Ничто - как эпохальное. В этом радикальном безразличии ко всякой значимости, в этом отчаянии, столь блестяще у Ницше выраженном, кроется колоссальная притягательная сила для всех лишенных веры, независимо от того, куда эта их сила приведет: к разнузданной раскованности всех случайных порывов, или к отчаянной вере, обратившейся против собственного Ничто к фанатизму ради фанатизма - "лишь бы за что-нибудь ухватиться".

С другой стороны, разрушительному смыслу этого тезиса можно противопоставить совсем иное толкование: быть может, этот тезис лишь освобождает место для развития изначальнейших, подлиннейших возможностей, заложенных в человеке. Захлестнутая хаосом и сопутствующим ему фанатизмом канет в пучину ненавистная Ницше "слабость", а на место ее встанет победитель - "нигилизм силы", силы, способной вынести бесконечную даль Объемлющего, не нуждающейся в подпорках ложного абсолютизирования конечных объективностей - закономерностей и законов. Все это ей не нужно, ибо из глубочайших оснований Объемлющего ей открывается - всякий раз исторически конкретное, однако озаренное покоем вечности, - то, что истинно, и то, что нужно делать; иначе: это сила, в которой человек даруется самому себе в своем самобытии.

Именно так, мне кажется, я вправе охарактеризовать второй ответ , данный Ницше на вопрос: "Куда?" (после радикального отрицания).Мысль Ницше есть постоянное саморазрушение, ибо ни одна истина не может сохранить в ней устойчивости, и в конце ее всегда обнаруживается Ничто; однако воля Ницше направлена в прямо противоположную сторону - против нигилизма: она ищет в пустом пространстве чего-то позитивного. Его второй ответ - это набросок нового мировоззрения, которое должно прийти на смену христианству, не отметая его в сторону и не забывая его, но как его наследник, превзойти христианство с помощью того высшего ранга человеческого бытия, которое христианство и вырастило; именно это новое миросозерцание должно придать тезису: "Ничто не истинно; все позволено", - иной смысл, превратить его в новую, не бывало глубокую истину.

Однако этого второго ответа у Ницше все-таки нет, и потому нам придется ставить новые вопросы: не сворачивает ли Ницше, не в силах осуществить свою собственную идею, всякий раз снова на путь первого ответа - к безграничному отрицанию, к отчаянному, безоговорочному утверждению, к пророческому фанатизму, к разнузданию всякого произвола, инстинкта, насилия? Не превратился ли он - он, стремившейся к высшему, жаждавший невозможного, - против воли в некую силу, желающую спустить с цепи всех кроющихся в нас бесов? Или, может быть, как раз все это лишь сбивающая вас с толку, соблазнительная видимость, передний план, за которым кроется что-то иное?

Фридрих Ницше (1844-1900). Для Ницше большим импульсом в его размышлениях стала критика того христианства, которое окружало его в Германии. Ницше, как и Киркегор, просто почувствовал, что люди исповедуют христианство, называют себя христианами, а сам дух христианства улетучивается. Ницше во фразе "Бог умер" констатировал реальный факт всеобщего охлаждения к христианству, понимая всю сложность ситуации, когда общество и культура потеряли духовные ориентиры и вечные ценности.

Первое сочинение, в котором Ницше обрушился с критикой на современное ему общество - "Человеческое, слишком человеческое" (1878). В этой книге Ницше предложил понятие "свободные умы", которое означало идеал человека, способного подняться над плоской моралью и обычаями общества. "Свободный ум" - это, по Ницше, человек, испытавший "великий разрыв". После "великого разрыва" человек становится свободным, его влечет к неизвестности. Ницше, в отличие от Киркегора, оставшегося в рамках христианства, с легкостью сделал переход от протестантского типа мышления к созданию по сути новой религии. Для создания псевдорелигиозного идеала Ницше начал с того, что утверждал: "никогда еще никакая религия ни прямо, ни косвенно, ни догматически, ни аллегорически не содержала истины".

Духовный максимализм Ницше обнаруживается, в частности, в рассуждении о "повседневном христианине". Если христианство право, то каждый христианин стремился бы стать священником, апостолом или отшельником, но поскольку этого нет, то "повседневный христианин" - довольно "жалкая фигура". В восприятии христианства Ницше есть еще одна особенность: христианство для него - прежде всего, мораль. Человек же сам создал мораль как кодекс особых требований. Таким образом, по мнению Ницше, он "поклоняется части самого себя". Такое упрощенное понимание христианства открывает Ницше путь к переоценке ценностей, к поиску новых идеалов. Одним из таких идеалов является гений, от которого Ницше остается только один шаг к понятию "сверхчеловека".

Наиболее яркое произведение, в котором выражено представление Ницше о христианстве - "Так говорил Заратустра" (1883-1885). Эта книга написана человеком, хорошо знакомым с Евангелием. На страницах книги "Так говорил Заратустра" мы встречаем евангельские образы и скрытые или цельные цитаты из Евангелия. В образе Заратустры угадывается не просто пророк, но законодатель новой религии и отрицатель евангельских заповедей. В книге Ницше говорит голос измученного человека, обреченного на то, чтобы совмещать свое представление о Боге и религии с наблюдениями над тем, как христианство выражается в обыденной жизни. По мнению Ницше, люди из Евангелия извлекли утилитарную мораль, а Бога заставили служить своим низким, корыстным интересам. Фраза Ницше "Бог умер" - не просто выражение атеизма, а итог глубоких религиозных размышлений.

Ницше является одним из величайших писателей, мастерски овладевших искусством иронии, но под его иронией скрывается величайший ужас и трагедия. Ницше не согласен принять в религии компромиссы, не согласен принять "формального" Бога. Однако в своем крайнем отрицании он готов отрицать всякого Бога, поскольку, по его мнению, всякий Бог насилует человека.

В книге "Антихрист" (1888) Ницше выступил в качестве "толкователя" Нового Завета. Его "толкование" сводится к тому, чтобы во всем Евангелии находить слова и фразы, а затем представлять их компрометирующими христианство. Однако критику христианства Ницше начал с теологии и философии, которая "от плоти и крови теологов". Ницше заявляет, что "кровь теологов испортила философию", и обрушивается с критикой на Канта и его мораль. По его мнению, "протестантский пастор - дедушка немецкой философии", "успех Канта есть лишь успех теолога", а превращение человека в автомат "долга" - это рецепт идиотизма. Таким образом, для Ницше всякая философия религиозна, а христианство для него представляют, прежде всего, Сократ и Кант, их морализм. В поздних сочинениях Ницше тема греческой культуры и критика христианства смыкаются, а образ Сократа олицетворяет всевозможные пороки.

Если в книге "Так говорил Заратустра" Ницше показал свою глубочайшую религиозную жажду, то в "Антихристе" он радикально отказывается от любого христианства, как исторического, так и евангельского. Взгляды Ницше на христианство претерпели эволюцию, от попыток создать религиозный идеал к полному отрицанию христианства и вообще религии. В последних книгах Ницше, с легкостью воспринявший идеи эволюционизма, твердо заявлял о том, что бессмертие души не существует. Если человек смертен, то любить его в наличном состоянии невозможно. Если человеческая культура способна развиваться, а человек произошел от обезьяны, то цель человека - "сверхчеловек", цель истории - - "сверхчеловек". Для этого и необходимо отказаться от христианства и обрести свободу. По Ницше, "смерть Бога" означает возвращение человеку свободы и возможность рождения "сверхчеловека".

Киркегор и Ницше оказали значительное влияние на философию XX в. - прежде всего, самим стилем своего мышления, свободным, бескомпромиссным, на пределе человеческих возможностей. В дальнейшем философия религии распалась на два альтернативных направления - академическую науку, содержанием которой являлось рациональное толкование религии, и свободное философствование, представители которого были противниками научно-академических форм мысли и опирались на личный жизненный опыт. Для свободных мыслителей Киркегор и Ницше навсегда стали образцами философствования, духовными и интеллектуальными идеалами.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

По дисциплине «Религиоведение»

На тему: «Фридрих Ницше о религии»

ницше христианство вера

Введение

Глава 1. Жизнь и научные труды Ф. Ницше

1.1 Путь философа Ф. Ницше от рождения до смерти

1.2 Творчество Ф. Ницше

Глава 2. Смерть Бога. Проблема Христианства

2.1 Ф. Ницше «Антихрист»

2.2 Буддизм

Заключение

Список используемой литературы

Введение

Изучая такую дисциплину как религиоведение,мы, учащиеся, овладеваем одной из важнейших областей мировой и отечественной культуры. Религиоведение помогает нам осуществлять свободное и сознательное самоопределение в мировоззренческой позиции, духовных интересах и ценностях, научиться грамотно вести мировоззренческий диалог, овладеть искусством понимания других людей, чей образ мысли и действия являются иными. Это поможет нам избежать, с одной стороны, -- догматизма и авторитаризма, а с другой -- релятивизма и нигилизма. В конечном счете, изучение религиоведения способствует установлению духовного климата взаимопонимания, гармонизации межчеловеческих отношений между представителями различных религиозных и нерелигиозных мировоззрений, утверждению гражданского согласия и социальной стабильности в обществе. Тем самым, мы познаем, обогащаем свой духовный мир, мир который связан с верой во что-либо, так вера - это состояние души человека, позволяющее ему преодолеть жизненные испытания, находить опору в жизненном бытии независимо от наличия реально существующих позитивных факторов, часто в противовес доводам разума. На мой взгляд, вера непосредственно связана с религией, ведь именно вера лежит в основе религии, таким образом, религия - одна из форм общественного сознания, совокупность духовных представлений, основывающихся на вере в сверхъестественные силы и существа (богов, духов), которые являются предметом поклонения.

Цель моей работы - Познакомиться с творчеством Фридриха Ницше, которое связанно с религией.

Основные задачи:

1)Просмотреть жизненный путь Ницше.

2) Изучить его труды.

3)Дать оценку отношению к религии Фридриха Ницше.

Глава 1 . Жизнь и научные труды Ф. Ницше

1.1 Путь философа от рождения до смерти

Фридрих Вильгельм Ницше, первый сын священника, лютеранского пастора Карла Людвига Ницше (род.в 1813, в семье священника) и Франциски Ницше, урождённой Элер (род. в 1826, в семье священника), родился 15 октября 1844 году в местечке Рёккен у Лютцена, Германия. День рождения совпал с Днем рождения короля - Фридриха Вильгельма IV, поэтому мальчик был назван в его честь. Ницше рос в глубоко верующей семье, и вера составляла основу его мироощущения в детские годы. В 1846 10 июля у него родилась сестра Элизабет, а в 1849 году 27 февраля рождается брат Иозеф, но на смену счастья приходит горе - 30 июля года умирает отец после года безумия и изнурительных страданий, позже 4 января 1850 года умирает маленький брат от нервного припадка. Весь трагизм пережитых дней надолго остается в сознании Ницше. После всего случившего семья переезжает в Наумбург, где Ницше поступает в городскую школу для мальчиков, затем он переходит в подготовительную школу при кафедральной гимназии. В отрочестве Ницше пользуется престижем у товарищей по гимназии, учится игре на рояле, совершает первые пробы стихотворчества и музыкальных композиций. Однажды, за 12 дней он пишет историю своего детства.

Любимыми авторами Ницше были Шиллер, Байрон, Гёльдерлин. В это время первыми пробами писательства становятся маленькие сочинения «О музыки», стихи; происходит знакомство и дружба с Паулем Дёйсееном, а 1860 году основывает совместно с друзьями детства В. Пиндером и Г. Кругом музыкально-литературный союз «Германия», который просуществовал3 года. С 1862 года Ницше начинает мучиться регулярными головными болями, не мешающие, однако, усиленным занятиям в школе и в свободное время. В апреле он пишет стихотворение «Эрманарих» и три статьи: «Фатум и история», «Свобода воли и фатум», «О христианстве». В середине октября 1862 года Ницше покидает Наумбург и отправляется в боннский университет, где изучает теологию и филологию. Затем переезжает продолжать обучение филологии в Лейпцигский университет (к профессору Ричлю). Первое чтение Шопенгауэра, сопровождается для Ницше глубокими внутренними потрясениями, он даже называет Шопенгауэра отцом

“Три вещи служат мне отдохновением: мой Шопенгауэр, шумановская музыка, наконец, одинокие прогулки”.Новиков А. «Так говорил Фридрих Ницше» - Аврора, №11-12/1992 Происходит знакомство с Эрвином Роде.

В 1872 Ницше опубликовал свою первую книгу Рождение трагедии из духа музыки. Первые пятнадцать глав книги представляют собой попытку выяснить, что такое греческая трагедия, в последних же десяти главах речь идет больше о Р.Вагнере. Первоначально влияние книги было незначительным, вместе с тем ее центральный тезис получил широкое признание: такие характеристики, как «благородная простота», «холодное величие», или «безмятежность» (выражения, характерные для 18 и 19 вв.), указывают лишь на одну грань греческой культуры, «аполлоновскую», не учитывая «дионисийский» элемент темной страсти, который нашел свое крайнее выражение в празднествах бога вина Диониса. Вслед за первой работой вышли четыре Несвоевременных размышления (UnzeitgemasseBetrachtungen, 1873-1876)nietzsche.ru›biograf/short/ . В первом из них Ницше атакует самодовольную поверхностность немецкой культуры в период после победы над Францией. Второе размышление О пользе и вреде истории для жизни оказало глубокое влияние на немецкую историографию 20 в. развиваемой в нем концепцией «монументальной истории», попыткой через изучение героев прошлого показать, что человек способен на великое, несмотря на нынешнее господство посредственности.

В третьем размышлении, Шопенгауэр как учитель, Ницше утверждает, что обнаружить «подлинного себя», вовсе не «спрятанного глубоко внутри, но существующего безмерно выше», можно, если задаться вопросом: «Что ты действительно любил до сих пор?» . Немировская А.З. «Ницше: мораль «по ту сторону добра и зла»,

М.:Знание, серия «Этика» №6/1991 стр. 63 В «монументалистской» манере Ницше приступает к созданию портрета Шопенгауэра, выделяя черты, которые его восхищают и по которым он намеревается «строить самого себя». Четвертое размышление посвящено Вагнеру. Оно принесло Ницше массу неприятностей, его отношения с композитором становились все более напряженными. Для Вагнера Ницше был блистательным проповедником, но и мальчиком на посылках, его не интересовал собственный философский поиск Ницше. По многим важным вопросам они имели противоположные мнения, и Вагнер, будучи старше, не терпел, когда ему перечили.

1.2 Творчество Ф. Ницше

Его творчество, воспевавшее слияние человека и природы в духе античности и ярко отразившее разлад общества и личности, привлекло юношу тем, что Гельдерлин сумел выразить настроения, присущие тогда и Ницше.В апреле 1862 г. Ницше создает два философско-поэтических эссе: "Рок и история" и "Свобода воли и рок", где содержатся, чуть ли не все основные идеи его будущих произведений. Вновь и вновь на протяжении всей жизни он будет возвращаться к этим темам, с каждым разом все более страстно и открыто. “…В свободе воли заключен для индивида принцип обособления, отделения от целого, абсолютная неограниченность, но рок вновь органически связывает человека с общим развитием... Абсолютная свобода воли без рока сделала бы человека Богом, фаталистический принцип - механизмом”А.И. Патрушев, "Жизнь и драма Фридриха Ницше" № 5, 1993. Стр.46-51 , - пишет Ницше в этом сочинении. Во втором эссе "Свобода воли и рок" самыми примечательными кажутся резкие выпады Ницше против христианской идеи потустороннего мира: "То, что Бог становится человеком, указывает лишь: человек должен искать свое блаженство не в бесконечности, а создать свое небо на земле; иллюзия неземного мира исказила отношение человеческого духа к миру земному: она была созданием детства народов... В тяжких сомнениях и битвах мужает человечество: оно осознает в самом себе начало, сердцевину и конец религий". А.И. Патрушев, "Жизнь и драма Фридриха Ницше" № 5, 1993. Стр.57-58 В этих небольших произведениях, скорее, набросках уже видны зародыши тех проблем, вокруг которых до самого конца жизни Ницше будет обречена, вращаться его беспокойная мысль. Критика церковных догматов, переоценка всех сложившихся за тысячи лет человеческих ценностей, признание ограниченности и относительности всякой морали, идея вечного становления, мысль о философе и историке как о пророке, ниспровергающем ради будущего прошлое, проблема места и свободы личности в обществе и истории, пронесенное через года отрицание унификации и нивелировки людей, страстная мечта о новой исторической эпохе, когда наконец-то род человеческий возмужает и осознает свои задачи, - все это можно уловить в его первых философских опытах. Развитие эти мысли получат, конечно, гораздо позднее. Пока они не слишком были ясны и самому автору.

Наряду с музыкальными исследованиями, Ницше усиленно изучал историю литературы и эстетику, библейские тексты и античные трагедии. Разбросанность интересов начала тревожить и его самого, пока он не решил обратиться к изучению филологии. Здесь он надеялся найти именно то, что гармонично сочетало бы холодную логику, научный рационализм и художественную сторону. Он твердо выбрал филологию, хотя понимал, что для склада его ума и характера узкая специализация мало подходила

Занятия филологией вернули ему чувство самоутверждения, в значительной мере потерянное за год обучения в Бонне, где он постоянно разрывался между теологией, музыкой и филологией, не решаясь остановиться на чем-нибудь одном.Именно в это время Идеи Шопенгауэра (1788-1860) оказались чрезвычайно близки собственным размышлениям Ницше. Его поразило презрение философа к людям, с их мелочными заботами и своекорыстными интересами. Бессмысленность этого существования, так ярко обрисованная Шопенгауэром, привела Ницше к мысли о том, что искать смысл жизни человека в исполнении им своего долга - напрасная трата сил и времени.«Фридрих Ницше и русская религиозная философия» в двух томах / сост. Войская И.Т., Минск, 1996 Человек исполняет свой долг под давлением внешних условий существования, и этим ничем не отличается от животного, также действующего исключительно по обстоятельствам.

Вопрос о смысле человеческого бытия встал перед Ницше уже не в фантастических образах искусства, а в жестокой реальности. После болезни и возвращения в Базель Ницше начал посещать лекции выдающегося историка Якоба Буркхардта (1818-1897), полные скепсиса и пессимизма в отношении грядущегоПатрушев А.И. «Жизнь и драма Фридриха Ницше» - Новая и новейшая история, №5/1993 Стр.65-67 . Ницше освободился от угара патриотизма. Теперь и он стал рассматривать Пруссию как в высшей степени опасную для культуры милитаристскую силу. Не без влияния Буркхардта Ницше начал разрабатывать трагическое содержание истории в набросках к драме "Эмпедокл", посвященной легендарному сицилийскому философу, врачу и поэту V в. до н.э. В них уже заметны явные элементы философии позднего Ницше. В эмпедокловском учении о переселении душ он нашел один из постулатов собственной теории вечного возвращения. Во многом размышления Ницше отталкивались от идей Буркхардта. Во многом, но не во всем. Последний считал, что в истории существуют две статичные потенции - религия и государство - и одна динамичная - культура. Ницше же находил статичной только религию, а культуру разделял на два динамичных элемента: искусство, основанное на мире видимости и фантазии, и науку, уничтожающую все иллюзии и образы. Государство он вообще не считал созидающей силой истории, оно лишь результат действительных потенций культуры.

2 января 1872 г. выходит книга Ницше "Рождение трагедии из духа музыки". Задумывалась она еще до франко-германской войны, а схематически очерчена в докладе "Греческая музыкальная драма", прочитанном в университете в январе 1870 г. Посвященная Вагнеру, работа определяла те основы, на которых покоится рождение трагедии как произведения искусства. Античная и современная линии тесно переплетаются друг с другом в постоянном сопоставлении Диониса, Аполлона и Сократа с Вагнером и Шопенгауэром. Ницше так сформулировал античные символы: "До сего времени мы рассматривали аполлоновское начало и его противоположность - дионисийское - как художественные силы: с одной стороны, как художественный мир мечты, завершенность которого не стбит в какой-либо связи с интеллектуальным уровнем или художественным образованием отдельной личности, а с другой - как опьяняющую действительность, которая также не принимает во внимание отдельную личность, а наоборот, стремится даже уничтожить индивида и заменить его мистической бесчувственностью целого". Патрушев А.И. «Жизнь и драма Фридриха Ницше» - Новая и новейшая история, №5/1993 Стр.67-68

В январе - марте 1872 г. Ницше выступил с серией публичных докладов "О будущности наших учебных заведений", имея в виду не столько швейцарские, сколько прусские гимназии и университеты. Там впервые прозвучала одна из главных идей Ницше - необходимость воспитания истинной аристократии духа, элиты общества. Его ужасала тенденция к расширению и демократизации образования. Он указывал, что "всеобщее образование - это пролог коммунизма. Таким путем образование будет ослаблено настолько, что не сможет более давать никаких привилегий"Фридрих Ницше Сочинение в 2-х томах / Под ред. К. А. Свасьян /стр. 24 . По Ницше, прагматизм должен присутствовать не в классических гимназиях, а в реальных школах, честно обещающих дать практически полезные знания, а вовсе не какое-то "образование". В 1874 г. Ницше задумал серию памфлетов. Из примерно 20-24 задуманных удалось написать только четыре эссе под общим заглавием "Несвоевременные размышления": "Давид Штраус, исповедник и писатель" , "О пользе и вреде истории для жизни" (1874), "Шопенгауэр как воспитатель" (1874) и "Рихард Вагнер в Байрейте" (1875-1876).В этих размышлениях Ницше выступил страстным защитником немецкой культуры, бичевавшим филистерство и победоносное опьянение после создания империи. Сомнение Ницше, родится ли из победы Германии и ее политического объединения блестящая культура, звучало раздражающим диссонансом на фоне бравурного грохота литавр, возвещавших эру расцвета культуры, как произошло это с древними греками после окончания персидских войн во времена Перикла. В статье "Господин Фридрих Ницше и немецкая культура" лейпцигская газета объявила его "врагом Империи и агентом Интернационала". Поистине, трудно представить что-либо более комичное, нежели последнее обвинение, но после этого в Германии стали замалчивать Ницше. Тем более, что как раз в то время, когда немецкая историческая наука становилась образцом в Европе и переживала период подъема, Ницше резко выступил против преклонения перед историей как слепой силой фактов. В прошлом он видел лишь бремя, отягощавшее память, не дававшее жить в настоящем. А между тем прошлого нужно ровно столько, сколько требуется для свершения настоящего. В этом Ницше явно шел по стопам Гёте, сказавшего однажды: "Лучшее, что мы имеем от истории, - возбуждаемый ею энтузиазм" Ницше различал три рода истории - монументальный, антикварный и критический. История первого рода, по его мнению, черпает из прошлого примеры великого и возвышенного. Она учит, что если великое уже существовало в прошлом хотя бы однажды, то оно может повториться и еще когда-нибудь. Поэтому монументальная история служит источником человеческого мужества и вдохновения, источником великих побуждений. Опасность же ее Ницше видел в том, что при таком подходе забвению предаются целые эпохи, образующие как бы серый однообразный поток, среди которого вершинами возносятся отдельные разукрашенные факты. Антикварная история охраняет и почитает все прошлое, ибо оно освящено традициями. Она по своей природе консервативна и отвергает все, что не преклоняется перед прошлым, отметает все новое и устремленное в будущее. Когда современность перестает одухотворять историю, антикварный род вырождается в слепую страсть к собиранию все большего и большего числа фактов, погребающих под собой настоящее. Поэтому Ницше выше других ставил критическую историю, которая привлекает прошлое на суд и выносит ему приговор от имени самой жизни как темной и влекущей за собой силы. Но он сразу предупреждал, что критическая история очень опасна, поскольку мы продукт прежних поколений, их страстей, ошибок и даже преступлений. И оторваться от всего этого невозможно. Все виды истории имеют свое несомненное право на существование. В зависимости от обстоятельств, целей и потребностей всякий человек и всякий народ нуждаются в известном знакомстве с каждым из этих видов. Важно лишь то, чтобы история не заменяла собою жизнь, чтобы прошлое не затмевало настоящего и будущего. Поэтому слабых людей история подавляет, вынести ее могут только сильные личности. В этом Ницше видел как пользу, так и вред истории для жизни.Новиков А. «Так говорил Фридрих Ницше» - Аврора, №11-12/1992

Современную культуру Ницше отвергал потому, что она, с его точки зрения, не сознает своего назначения вырабатывать гениев. «Беспокойство духа», М.:Знание, серия «Философия и жизнь» №3/1992 . Низкие меркантильные интересы, холодный научный рационализм, стремление государства руководить культурой - все это ведет ее к упадку и кризису. Между тем путь к истинной культуре, определяемой Ницше как "единство художественного стиля во всех проявлениях жизни народа" , лежит через выработку в нас и вне нас философа, художника и святого, идеальное сочетание которых Ницше находил в Шопенгауэре и Вагнере. Панегирик Вагнеру в четвертом "Несвоевременном" - это и отречение от него, и прощание с ним, лебединая песня "вагнерщины и героического германизма". Разрыв этот открывал перспективу абсолютного одиночества, ибо, по словам самого Ницше, "у меня не было никого, кроме Рихарда Вагнера". В сферу пересмотра втягивается и Шопенгауэр. Наступил короткий период позитивистского перерождения Ницше, прилежание ремесленника стало выше природной одаренности, наука - выше искусства, целью культуры стало уже не сотворение художественного гения, а познание истины. Период этот совпал со столь резким ухудшением здоровья, что Ницше в октябре 1876 г. получил годичный отпуск для лечения и отдыха, во время которого он урывками работал над новой книгой, составленной в форме афоризмов, ставшей обычной для его последующих сочинений. Дело здесь в оригинальном образе мышления Ницше, чуждом традиционной систематики, свободном и музыкальном. Он не фиксирует строго очерченную мысль, а скорее, что приходит на ум, предлагает не жесткую формулу, а широкое поле для осторожного обдумывания всего предполагаемого. В мае 1878 г. была опубликована новая книга Ницше "Человечество, слишком человеческое" с подзаголовком "Книга для свободных умов". В ней автор публично и без особых церемоний порвал с прошлым и его ценностями: эллинством, христианством, Шопенгауэром, Вагнером. Одна из версий случившегося усматривает причину поворота в воздействии на Ницше его "злого демона" - философа и психолога Пауля Рэ (1849 - 1901), с которым Ницше тесно сдружился, живя в Сорренто. Несомненно, дружба с Рэ сыграла известную роль в переломе ницшевского мировоззрения, но Ницше уже до этого знакомства явно охладел к вагнерианству и метафизике немецкого идеализма. Когда он уехал из Базеля в Сильс-Марию, в долину Верхнего Энгадина. В этом, 1879 году он создал новые книги: "Пестрые мысли и изречения", "Странник и его тень". А в следующем, 1880 году появилась "Утренняя заря", где сформулировано одно из краеугольных понятий ницшеанской этики - "нравственность нравов». Зимой 1881-1882 г. Ницше написал "Веселую науку", выходившую позже несколькими изданиями с дополнениями. С этого сочинения началось новое измерение мысли Ницше, невиданное никогда прежде отношение к тысячелетней европейской истории, культуре и морали как к личной своей проблеме: "Я вобрал в себя дух Европы - теперь я хочу нанести контрудар". Но столь интимная сопереживаемость с историей не могла обернуться ни чем иным, как "отравлением стрелой познания" и "ясновидением", а сам Ницше - "полем битвы". Легко пожатьплечами при этом признании, полагая, что оно было высказано человеком, страдающим манией величия. Труднее признать, как непреложную данность поразительнейший дар Ницше жить в возвышенном мире и не воспринимать это как "нечто фальшивое и жуткое".

Мысль о вечном возвращении настолько глубоко захватила Ницше, что он создал величественную дифирамбическую поэму "Так говорил Заратустра". Он писал ее в феврале и в конце июня - начале июля 1883 г. в Рапалло и в феврале 1884 г. в Сильсе. Через год Ницше создал четвертую часть поэмы, столь лично-интимную, что вышла она всего в 40 экземплярах за счет автора для близких друзей. Ницше написал зимой 1885-1886 г. "прелюдию к философии будущего", книгу "По ту сторону добра и зла", по его словам, "ужасную книгу", проистекшую на сей раз из моей души, - очень черную". Ницше прекрасно понимал, что перешел за некую грань и стал чем-то вроде интеллектуального диссидента, бросившего вызов лжи тысячелетий. Именно здесь он, убежденный в том, что в человеке тварь и творец слились воедино, разрушает в себе тварь, чтобы спасти творца. Но закончился этот кошмарный эксперимент тем, что разрушенной оказалась не только тварь, но и разум творца. Чтобы избежать кривотолков вокруг книги, Ницше в июле 1887 г. написал как дополнение к ней полемическое сочинение "К генеалогии морали", изданное, кстати, также за его счет. В нем он поставил три основные проблемы: аскетические идеалы, способные придать смысл человеческому существованию; "вина" и "нечистая совесть" как инстинктивные источники агрессивности и жестокости, наконец, ключевое понятие движущей силы в структурировании ценностей морали - ressentiment. В Ницце осенью 1887 г. Ницше приступил к первым наброскам задуманного им "главного сочинения" всей жизни. Всего он записал 372 заметки, поделенные на четыре раздела: европейский нигилизм, критика высших ценностей, принцип новой оценки, дисциплина и подбор. Это действительно не отделанные и не отшлифованные заметки, и не искрящиеся афоризмы, к которым привыкли его читатели. Собранные затем заметки составили одну из наиболее нашумевших его книг "Воля к власти", хотя сам Ницше за ее содержание и смысл ответственности, как выяснилось, не несет. После этого Ницше написал памфлет "Казус Вагнер". Это была тщательно продуманная, блестяще написанная работа, пропитанная ядовитым и уничтожающим сарказмом. В конце 1888 г. Ницше охватила мучительная тревога. С одной стороны, у него все яснее начинали проступать черты мегаломании: он чувствовал, что близится его звездный час. В письме к Стриндбергу в декабре 1888 г. Ницше писал: "Я достаточно силен для того, чтобы расколоть историю человечества на два куска". С другой - у него возрастали сомнения и смутные опасения, что мир никогда не признает его гениальных пророчеств и не поймет его мыслей. В лихорадочной спешке Ницше написал одновременно два произведения - "Сумерки идолов" и "Антихрист", явно не отделанную первую часть "Переоценки всех ценностей". Еще не закончив работу над "Антихристом", Ницше решает создать прелюдию к "Переоценке" в виде жизнеописания и аннотации своих книг, чтобы читатели поняли, что он собой представляет. Так возник замысел работы "Ессеhomo", где Ницше попытался объяснить причины своего охлаждения к Вагнеру и показать, как вызревало оно в его книгах на протяжении многих лет. Но и эта работа, настоящий тигель, в котором переплавлены все жанры, осталась, в сущности, черновым вариантом, в нем немало эпатирующего. Чего стоят одни названия глав - "Почему я так мудр", "Почему я пишу такие хорошие книги", "Почему я являюсь роком".

Глава 2. Сме рть Бога. Проблема Христианства

2.1 Фридрих Ницше «Антихрист»

Проблема религии отчетливо проявляться в различных трудах Ницше, его отношение к религии не в целом, а именно к христианству. Анализируя его работы, можно с уверенностью сказать, что он был антихристианином. Он писал: «Христианство-это религия сострадания, религия слабых и больных людей, христианство ведет к несвободе и не сопротивлению человека, христианство оперирует сплошь воображаемыми понятиями, оно возводит «греховность» человека и, наконец, религия и наука несовместимы». Чем же это объясняется?

По мнению Ницше, религия возникает вследствие вырождения человечества как биологического рода, деградации его внутренней психической жизни. Психологической основой этого факта является противопоставление инстинктивного и рационального, которое выступает в форме антиномии жизни и морали. «Антиномия вот в чем: поскольку мы верим в мораль, мы осуждаем»Ницше Ф. Воля к власти // Ницше Ф. Собр. соч. М., 1995. С. 36. . Этот конфликт (по существу, между нравственным идеалом и действительностью), вполне возможный в рамках индивидуального сознания, Ф. Ницше экстраполирует на всю человеческую культуру

Любая религия появилась из страха и нужды, когда люди не знали ничего о природе и ее законах, все было проявлением мистических сил, которых можно было умиротворить путем молитв и жертвоприношений. Фридрих Ницше пишет: «Ни мораль, ни религия не соприкасаются в христианстве ни с какой точкой действительности. Чисто воображаемые причины (“Бог”, “душа”, “Я”, “дух”, “свободная воля”, - или даже “несвободная”); чисто воображаемые действия (“грех”, “искупление”, “милость”, “наказание”, “прощение греха” Ф. Ницше «Антихристианин. Проклятие Христианству», 1990г, стр. 16.). Общение с воображаемыми существами (“Бог”, “духи”, “души”); воображаемая наука о природе (антропоцентрическая; полное отсутствие понятия о естественных причинах); воображаемая психология (явное непонимание самого себя, толкование приятных или неприятных всем общих чувств - как, например, известных состояний nervussympathicus - при помощи символического языка религиозно-моральной идиосинкразии, - “раскаяние”, “угрызение совести”, “искушение дьявола”, “близость Бога”); воображаемая телеология (“Царство Божье”, “Страшный суд”, “вечная жизнь”). - Этот мир чистых фикций сильно отличается не в свою пользу от мира грёз именно тем, что последний отражает действительность, тогда как первый извращает её, обесценивает, отрицает. Только после того, как понятие “природа” было противопоставлено понятию “Бог”, слово “природный”, “естественный” должно было сделаться синонимом “недостойный” - корень всего этого мира фикций лежит в ненависти к естественному (действительность); этот мир есть выражение глубокого отвращения к действительному...»

Христианствопротивопоставляет духовное (чистое) и природное (грязное). И, как пишет Ницше, «этим все объясняется». У кого есть причины ненавидеть природное, реальное? - У того, кто от этой реальности страдает. А страдают отдействительности слабые и больные, которых сострадание поддерживает «наплаву».

Церковь же возводит в ранг святых больных или безумцев, а «высшие»состояния души, религиозный экстаз напоминают Ницше эпилептоидныесостояния….Вспомним, как в российских деревнях дурачки и помешанныесчитались святыми людьми, а их слова - пророчествами… Вспомним слова изБиблии: «… бог избрал немудрое мира … и немощное мира избрал бог … инезнатное мира и уничиженное…»! А чего стоит образ Бога, распятого на кресте! - Ницше пишет: «Неужели до сих пор не понятно ужасное коварство этого символа? Божественно все страдающее…» Божественны мученики,страдавшие за веру.… Но ведь мученичество не доказывает истинность, неменяет ценность дела, за которое люди принимают мучения. Для Ницше самаидея жертвы на благо человечества была чем-то нездоровым, противоречащимсамой жизни. Христос жертвует собой ради человека, вискупление греховчеловеческих и примирения человека с Богом, и Ницше пишет: «бог принессвоего сына на заклание ради прощения грехов. Вот и покончено с евангелием,да как! Искупительная жертва, да еще в самой отвратительной, варварскойсвоей форме - невинного приносят в жертву за грехи виновных!»

Христианство возникло, чтобы облегчить жизнь человека, но теперь онодолжно сначала отяготить их жизнь сознанием греховности, чтобы потом иметь возможность облегчить их. Церковь устроила все так, что без нее теперь нишагу: все естественные события (рождение, свадьба, смерть) теперь требуют присутствия жреца, который бы «освятил» событие. Христианство проповедует греховность и презренность человека вообще, так что уже невозможно презирать других людей. Путем выдвижения чрезмерных требований, сравнениячеловека с совершенным Богом, церковь заставляет человека чувствовать себягреховным, дурным, ему становятся нужны сверхъестественные силы, чтобыснять это бремя, чтобы «спастись» от «греховности», но когда отпадаетпредставление о Боге, то отпадает и чувство «греха» как нарушениябожественных предписаний.

Уже в ранней юности Ницше записывал мысли, предвосхищающие егопозднейшую критику христианства: мировая скорбь, которую порождаетхристианское миросозерцание, есть не что иное, как примирение с собственнымбессилием, благовидный предлог, извиняющий собственную слабость инерешительность, трусливый отказ от созидания собственной судьбы.

Религия - это заблуждение, еще никакая религия ни прямо, ни косвенноне содержала истины. Ницше пишет: «Религия типа христианской, ни в однойточке не соприкасающаяся с действительностью и немедленно гибнущая, кактолько мы признаем правоту действительности хотя бы в одной точке, такаярелигия не может не враждовать с «мудростью мира сего», сиречь с наукой, -она благословит все средства, пригодные для того, чтобы отравить,оклеветать, осрамить дисциплину духа, честность и строгость в делах,затрагивающих совесть духа, благородную холодность и независимость духа…. Нельзя быть филологом и врачом и не быть при этом антихристианином. Ведьфилолог видит, что стоит за «священными книгами», а врач видит, что стоитза физиологической деградацией типичного христианина».

Вот как Ницше интерпретирует знаменитую историю изгнания Адама и Евы из рая: Бог -само совершенство - прогуливается по саду и ему скучно. Он решает создать человека, Адама, но и Адаму тоже становится скучно… Тогда бог создал животных, но они не развлекали человека, он был «господином»…Бог создает женщину, но это было ошибкой! Ева подбивает Адама вкусить плодот дерева познания, и человек стал соперником бога - ведь благодаря знанию становишься как бог… «Наука запретна как таковая, она одна и находится подзапретом. Наука - первый грех, зародыш всякого греха, первородный грех». Надо было заставить человека забыть о науке, человек не должен думать - и бог создал боль и болезни, нищету, дряхлость, смерть… Но человек продолжаетдумать, «дело познания растет, высится… несет с собой сумерки богам»!

Религия является для общества тормозящим, мешающим, негативнымфактором. Религия служит массам, это оружие черни и рабов. В христианстве находит свое выражение ненависть черни, рядового человека к благородным…Бог, святость, любовь к ближнему, сострадание - предрассудки, выдуманные теми, чья жизнь пуста и монотонна. Вера в Бога не возвышает и не одухотворяет человека, а, напротив, сковывает его и лишает свободы. Свободному человеку Бог не нужен, ибо он сам для себя высшая ценность. Церковь для Ницше - смертельный враг всего благородного на земле. Она отстаивает рабские ценности, стремится растоптать всякое величие в человеке. Ницше пишет: «В христианстве на первый взгляд выходят инстинкты угнетенных и порабощенных: в нем ищут спасения низшие сословия», «Христианство - это восстание пресмыкающихся по земле против всего, что стоит и высится: евангелие «низких» принижает», «Христианство вело борьбу не на жизнь, а на смерть с высшим типом человека, оно предало анафеме все основные его инстинкты и извлекло из них зло… Христианство принималосторону всего слабого, низкого, уродливого; свой идеал оно составило попротивоположности инстинктам сохранения жизни, жизни в силе».

У Ницше вопрос веры связан с проблемой морали, ценностей и поведения человека. Смысл и цель, с которой Ницше объявил войну христианству, - это упразднение морали. Смерть Бога открывает человеку возможность творческой свободы для создания новых ценностных миров. В гибели заложено возрождение. На место духовных ценностей, связанных с идеей Бога, Ницше ставит диаметрально противоположные ценности, вытекающие из потребностей и целей реальной жизни сверхчеловека. Приход сверхчеловека обусловлен процессом становления человека, отвержением бытия Бога и связанных с ним моральных и религиозных ценностей. Отсюда в философии Ницше вытекает тотальный нигилизм и переоценка всех ценностей.

Коснувшись вопросов религии, Ницше предлагает и их решение, первое гласит так: «христианство можно понять единственно в связи с той почвой, на которой оно выросло, - оно не есть движение, враждебное иудейскому инстинкту, оно есть его последовательное развитие, силлогизм в его логической цепи, внушающей ужас. По формуле Искупителя: “спасение идёт от иудеев”». Второе положение: «психологический тип Галилеянина ещё доступен распознаванию, но быть пригодным для того, для чего он употреблялся, т. е. быть типом Спасителя человечества, он мог лишь при полном своём вырождении».

Это вечное обвинение против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть, - у меня есть буквы, чтобы и слепых сделать зрячими... Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, - я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества... И вот считают время с того diesnefastus, когда начался этот рок, с первого дня христианства! - Почему лучше не с последнего? - Не с сегодняшнего? - Переоценка всех ценностей!»

2.2 Буддизм

Считаю необходимым осветить также отношение Ницше к буддизму. Вообще Ницше считает его родственным христианству в том смысле, что это тоже нигилистическая религия, религия. По мнению Ницше «буддизм представляет собою наследие объективной и холодной постановки проблем, он является после философского движения, продолжавшегося сотни лет; с понятием “Бог” уже было покончено, когда он явился. Буддизм есть единственная истинно позитивистская религия, встречающаяся в истории; Ф. Ницше «Антихристианин: Опыт критики христианства» даже в своей теории познания (строгом феноменализме) он не говорит: “борьба против греха”, но, с полным признанием действительности, он говорит: “борьба против страдания”. Самообман моральных понятий он оставляет уже позади себя, - и в этом его глубокое отличие от христианства - он стоит, выражаясь моим языком, по ту сторону добра и зла. - Вот два физиологических факта, на которых он покоится и которые имеет в виду: первое - преувеличенная раздражительность, выражающаяся в утончённой чувствительности к боли, второе - усиленная духовная жизнь, слишком долгое пребывание в области понятий и логических процедур, ведущее к тому, что инстинкт личности, ко вреду для себя, уступает место “безличному” (оба состояния, по опыту известные, по крайней мере некоторым из моих читателей - “объективным” подобно мне самому). На основе этих физиологических условий возникло состояние депрессии, против него-то и выступил со своей гигиеной Будда. Он предписывает жизнь на свежем воздухе, в странствованиях; умеренность и выбор в пище, осторожность относительно всех спиртных; предусмотрительность также по отношению ко всем аффектам, вырабатывающим желчь, разгорячающим кровь, - никаких забот ни о себе, ни о других. Он требует представлений успокаивающих или развеселяющих - он изобретает средства отучить себя от других. Он понимает доброту, доброжелательное настроение как требование здоровья. Молитва исключается, равно как и аскеза; никакого категорического императива, никакого принуждения вообще, даже внутри монастырской общины (откуда всегда возможен выход). Всё это было бы средствами к усилению преувеличенной раздражительности. Поэтому именно он не требует никакой борьбы с теми, кто иначе думает; его учение сильнее всего вооружается против чувства мести, отвращения, ressentiment (“не путём вражды кончается вражда” - трогательный рефрен всего буддизма). И это с полным правом: именно эти аффекты были бы вполне нездоровы по отношению к главной, диететической, цели. Если он встречает духовное утомление, которое выражается в слишком большой “объективности” (т. е. в ослаблении индивидуального интереса, в потере “эгоизма”), он с ним борется тем, что придаёт даже и вполне духовным интересам строго личный характер. В учении Будды эгоизм делается обязанностью. “Необходимо одно: как тебе освободиться от страданий”, - это положение регулирует и ограничивает всю духовную диету (быть может, следует вспомнить того афинянина, который также объявлял войну чистой “научности”, а именно Сократа, поднявшего личный эгоизм в область моральных проблем)».

Таким образом, религия буддизм переросла понятие “бог”, так же как и понятия “добро и зло”, благодаря тому, что появилась из глубокомысленной философской концепции. Буддист не говорит: ”Я грешу”, он говорит: ”Я страдаю”. Буддизм - это борьба с депрессией посредством борьбы с пресыщением, значит по сути своей это оздоравливающая религия. Она эгоистична: "Необходимо одно: как тебе освободиться от страданий"

Здоровые свойства буддизма, по Ницше, во многом обусловлены тем, что ее, в отличие от христианства, создавали выходцы из высших сословий.. Ф. Ницше «К генеалогии морали»

Заключение

Таким образом, личность Фридриха Ницше была не ординарная, так же как и его взгляд на религию. Он критиковал христианство, признавал буддизм. Ницше восстал против грубых попыток христианской церкви извратить смысл и цели истинного христианства, которое "не связано ни с одной из наглых догм, щеголяющих его именем". Ложь и обман то, что мы считаем себя христианами, а живем той жизнью, освобождение от которой проповедовал Христос.

Христианство навязывает жизни воображаемый смысл, препятствуя тем самым выявлению смысла истинного и заменяя реальные цели идеальными. В мире же, в котором "Бог мертв" и не существует более моральной тирании, человек остается одиноким и свободным. Но одновременно он становится и ответственным за все существующее, ибо, по Ницше, разум находит полное освобождение, лишь руководствуясь осознанным выбором, лишь взваливая на себя определенные обязательства. И если необходимости невозможно избежать, то истинная свобода и заключается в ее полном принятии. Принять мир земной и не тешить себя иллюзиями о мире потустороннем - это означает господствовать над всем земным. Ницше потому и отвергал христианство, что оно отрицает свободу духа, самостоятельность и ответственность человека, превращает несвободу в идеал, а смирение - в добродетель. Но Ницше не дал ответа на вопрос: а будет ли тюрьма разума лучше разрушенной им тюрьмы Бога? Во всяком случае, он категорически предрекал, что переход к свободному обществу невозможно совершить насильственным уничтожением общества нынешнего, ведь насилие способно породить только новое насилие. Единственный, по Ницше, путь - возродить идеал свободной сильной личности, превыше всего поставить ее суверенитет, попранный религией.

«Сама "смерть Бога" - только драматизированное изображение определённого факта нашей духовной биографии. Бог устраняется, как олицетворение тех ценностей, с которыми отныне покончено»

Список используемой литературы

1. «Беспокойство духа», М.:Знание, серия «Философия и жизнь» №3/1992

2. «Фридрих Ницше и русская религиозная философия» в двух томах / сост.

Войская И.Т., Минск, 1996

3. Делез Ж. «Тайна Ариадны» - Вопросы философии, №4/1993

4. Дудкин В.В. «Достоевский и Ницше (проблема человека)»,- Петрозаводск,

5. Кучевский В.Б. «Философия нигилизма Фридриха Ницше», 1996.- 166 с.

6. Немировская А.З. «Ницше: мораль «по ту сторону добра и зла»,

М.:Знание, серия «Этика» №6/1991

7. Новиков А. «Так говорил Фридрих Ницше» - Аврора, №11-12/1992

8. Патрушев А.И. «Жизнь и драма Фридриха Ницше» №5/1993

9. Скворцов А. «Достоевский и Ницше о Боге и безбожии» - Октябрь, №11/1996

10. Ф. Ницше «Антихристианин: Опыт критики христианства»

11. Ф. Ницше «К генеалогии морали»

12. Ф. Ницше «По ту сторону добра и зла»

13. Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»

14. Ф. Ницше «Человеческое, слишком человеческое»

15. Цвейг С. «Вчерашний мир», - М.:Радуга, 1991.- 544 с.

16. Шаповал С.И. «Этика Фридриха Ницше и современная буржуазная теория морали» - автореферат, - Киев, 1988

17. Ясперс К. «Ницше и христианство», - М.:Медиум, 1993

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Зороастризм в контексте мировых религий. Место культа в зороастризме. Концепция мироздания. Зороастризм в современности. Образ Заратустры в историческом контексте. Происхождение имени Заратустры. Жизнь и деятельность Заратустры.

реферат , добавлен 20.12.2006


Аспекты научного поиска и формирования религиозной веры: интуиция, воображение и вера. Формы дополнения научных и религиозных наблюдений друг другом. Отношение ученых разных эпох к религии и вере. Наука и религия как неотъемлемые части мировой культуры.

реферат , добавлен 04.03.2009


Богословско-теологический и научный подходы к вопросу генезиса религии. История возникновения религии и путь человеческого богопознания. Родоплеменные религии: тотемизм, табу, магия, фетишизм и анимизм. Архаичные формы и способы классификации религии.

реферат , добавлен 17.02.2011


Реализованное понятие религии. Абсолютная религия. Позитивная религия откровения. Учение христианской религии. Библия. Свидетельство духа в его высшей форме. Религия истины и свободы. Понимание божественного. Понятие идеи Бога. Переход к царству духа.

реферат , добавлен 14.11.2008


Духовный упадок Церкви. Учение о Святом Духе. Богословское определение личности Святого Духа. Исследование природы Святого Духа, Его Божественности и Его личных качеств. Проблема определения в богословии личности Святого Духа. Понимание природы Библии.

реферат , добавлен 07.09.2008


Понятие Дао как бога в конфуцианстве и упор в религии на духовно-социальное совершенствование человека. Отличительные черты конфуцианства: соотношение религии и морали, рационализм. Основные причины возникновения буддизма как философского учения.

презентация , добавлен 02.12.2011


Доктрина о личности Духа Святого, его главные свойства. Имена, символы и дела Духа. Истолкование глубины Божьей. Работа над неверующим и их духовное возрождение. Плотское состояние и контроль греховной природы. Плод Духа как результат духовности.

реферат , добавлен 14.01.2014


Идейный конфликт между религиозным духом, в различных исторических формах его проявления, и светским духом. Свободомыслие, зарождение и развитие атеизма. Древнегреческое свободомыслие и атеизм. Ницше и мистический атеизм. Атеизм советского государства.

реферат , добавлен 05.02.2009


Основные причины враждебного отношения римской власти к христианству. Анализ законодательства, способствовавшего распространению данной религии в государстве. Связь учений Христа о власти с культом императора и их подходы к решению данного вопроса.

реферат , добавлен 18.02.2015


Свободомыслие. Зарождение атеизма. Древнегреческое свободомыслие и атеизм. Атеизм и свободомыслие средних веков, эпохи Возрождения. Эпоха просвещения. Теоретики атеизма. Фейербах, Ницше. Свободомыслие и атеизм в России, в СССР и постсоветской России.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

" Философия жизни " Ф. Ницше. Критика христианской морали

Ницше Фридрих (1844-1900)

Его философия - это философия жизни, к созданию которой подтолкнула теория Дарвина об эволюции животных и растений. Остро и оригинально отразил драматизм и противоречие эпохи перехода от классической философии к философии современной.

Выделим три этапа его творчества.

Первый этап проходил в рамках осмысления идей античности, творчества Шопенгауэра. В этот период написаны "Рождение трагедии из духа музыки", "Философия в трагическую эпоху Греции", "Несвоевременные размышления".

Второй период знаменует разрыв с предыдущей философской традицией - "Человеческое, слишком человеческое".

В третьем этапе создаются "Так говорил Заратустра", " По ту сторону добра и зла".

Основные идеи:

Переоценка всех ценностей , критическая идея ломки и уничтожения устаревших моральных (в основном христианских) ценностей и замена их новыми, провозглашаемыми в учении Ницше. Мораль - "сумма условий сохранения бедных, полуудачных или полностью неудачных видов человека". Критикует всю философию, начиная с Сократа, а присущий ей рационализм, идеализм и моральное происхождение всех философских суждений. Вводит в Европу философию категорию "ценность". Саму философию он считает ценностным мышлением, причем вопрос о ценности для него важнее вопроса об истинности познания. Ницше ввел понятие нигилизм - высшие ценности теряют свою ценность. Как это происходит? Постепенно, говорит Ницше, возникает осознание того, что в мире нет некой " цели " , достижением которой озабочен весь мир, в мире нет " единства " , нет истины . С помощью этих понятий человек полагал себя смыслом и мерой ценностей всех вещей, "он создал такое целое, чтобы иметь возможность веровать в свою собственную ценность". И вот этот мир зашатался. Нет истины, нет морали, нет Бога. Н игилизм " слабых " - это упадок и разложение . Радикальный нигилизм, нигилизм " сильных " - это путь абсолютного авторства - создание новой морали, нового человека. Переоценка ценностей предполагает переход от любви к ближнему к любви к " дальнему " . Любовь к " дальнему " - это любовь творческая , это не смягчение текущих проявлений зла, а изменение самих принципов жизни. Эта любовь принимает форму борьбы с людьми сегодняшними , любовь сопровождается презрением, отчуждением ближнего. Это любовь к " идее " человека, к человеку, каким он может быть . В программу "переоценки " входит и пересмотр человеческого счастья. Человек не обязан быть счастливым, он обязан быть свободным . Имморализм, это отрицание не морали, это повышение ответственности человека за самого себя и за все человечество.

"Воля к власти " - фундаментальное онтологическое понятие. "Я обладаю волей и действую, а, следовательно, я живу". Человек, ставший господином природы, господином своей собственной дикости представляет колоссальное количество власти. " Жизнь только средство к чему-то: она есть выражение форм роста власти " . Самодовольная человеческая субъективность возомнила себя господином мира, нигде не встречая сопротивления в ей же самой созданном мире. Нет двух миров - мира в себе и мира для нас, есть один мир - мир жизни, борьбы и поражения . Жизнь для Ницше находится между природой и культурой. Жить - это значит быть иным, нежели природа, не подчинятся ни природной, ни человеческой необходимости. Жизнь как реализация человеком "воли к власти" - это сфера творения смысла, это сверх жизнь, лишенная нормативности.

Идея сверхчеловека , вытекающая из концепции роста воли к власти, теория преодоления всех отрицательных качеств человека и приближение его к идеалу Сверхчеловека - создателю и носителю новых ценностей и новой морали. Новые ценности - способность к переоценке ценностей, духовное творчество, полная концентрация воли к власти, самосовершенствование

Идея " вечного возвращения ". Нравственный смысл вечного возращения заключается в непрекращающейся ответственности человека за содеянное, вечное возращение - это символ вечности, неотделимый от символа свободы - сверхчеловека.

Пессимистический миф о вечном возвращении одного и того же в мире, идея, фактически ставящая всю предыдущую фило софию Н на грань бессмыслицы . христианский моральный ницше

Противник противопоставления истинному миру мира эмпирического.

В основе морали он видит желание (зачастую, бессознательное) физиологически слабых индивидов господствовать над сильными и здоровыми. Апелляция к разуму и правде есть замена физического насилия, способ одной воли доминировать над другой.

Увязывает критику метафизики с критикой ее языка. Подчеркивает несоизмеримость категориальной схемы описания мира реальному положению дел, отсюда неспособность языка, следовательно, и мышления представить какие-либо знания независимо от языка или мышления. Убеждения в фальсифицирующей природе языка и мышления приводит его к мысли о доминирующей роли действия и воли. Все всеобщие и необходимые истины и т.д. всего лишь удачные находки в борьбе за жизнь и власть. Всякие понятия определены полезностью в рамках трансцендентального жизненного процесса.

Вводится понятие " родового субъекта ", интересы и цели, которого скрыты от отдельного индивидуума. Для него предрассудки разума и формы жизни являются априорными и принудительными, он не может не следовать им. Отсюда фаталистическая идея о вечном возвращении одних и тех же заблуждений, войн, иллюзий. Противостоит этому идея сверхчеловека, необходимость (в том числе и через воспитание, и через селекцию) преодоления свойств человеческой природы, например, структуры чувственности.

Ницше выбирает объектом критики разум, науку, нравственность, христианскую религию. Он выступает как воинствующий антидемократ, с его точки зрения элита это сильные и воинствующие люди. Большая часть населения - это низшие, неполноценные, которых можно доделать при помощи войны.

Ницше говорит, что разум возомнил себя господином мира, природы, смысл имеет только жажда жизни, которая должна сочетаться с волей власти. Ницше отрицательно относиться к христианской религии, т.к. она проповедовала равенство всех перед богом, сострадание, терпимость, следование заповедям И.Х., что сделало Европу слабой не противостоящую Азии и Африке. Идеал у Ницше - деспот художник.

Ницше враждебно относится к женщинам. "Женщины - это кошки и птицы, в лучшем случае коровы. Мужчина должен воспитываться как воин, а женщина для его вдохновения, причем мужчина должен идти к женщине с плеткой".

Но у Ницше есть и интересные положения, которые касаются пересмотра обществом ценностей нравственности, он стоит за честность, здоровье и т.п., за стремление людей к искусству.

Критика христианской морали

Если в первый период творчества проблема культурных ценностей интересовала Ницше главным образом с эстетической точки зрения, то во второй период основное свое внимание он сосредоточивает на анализе этических норм и оценок, их сущности и происхождении. В этот период вырабатывается специфический для философа стиль изложения: его книги отныне уже ничем не напоминают научные трактаты, это - композиционно и тематически оформленные собрания афоризмов.

"Нравственность, - пишет Ницше, - есть, ближайшим образом, средство предохранения общества от распадения". Прежде всего, должна появиться система принуждения, заставляющая индивида согласовывать свои личные мнения и интересы с общественными. Успешнее всего этот механизм действует, если принуждение принимает анонимную форму обычая, когда общественный авторитет утверждается исподволь через систему воспитания и обучения. В таком случае лояльность может стать "второй натурой", демонстрироваться добровольно и даже приносить удовольствие. Нравственность становится внутренним свойством и средством самоконтроля человеком своего поведения по мере совершенствования общественного организма.

Подобные рассуждения, казалось бы, должны наводить на мысль, что Ницше - сторонник утилитаризма. На самом деле его позиция не столь однозначна. Так, он говорит о "двойной предыстории" понятий добра и зла. развивая эту мысль в поздних сочинениях. В книге "По ту сторону добра и зла" он выдвигает учение о двух основных типах морали: "морали господ и морали рабов". Во всех развитых цивилизациях они смешаны, элементы той и другой можно обнаружить буквально в одном и том же человеке. Но различать их, считает Ницше, необходимо.

В морали господ, или аристократической морали, "добро" и "зло" эквивалентны понятиям "благородный" и "презренный" и относятся не столько к поступкам людей, сколько к самим людям, эти поступки совершающим. В рабской же морали смысл основных этических категорий зависит от того, что полезно, что служит поддержанию порядка в обществе, отстаивающем интересы слабых в духовном и физическом отношении индивидов. Такие качества, как сострадание, добросердечность и скромность, рассматриваются как добродетели, в то же время свойства, которые обнаруживают сильные и независимые индивиды, считаются опасными, а потому "злыми".

Данные идеи представлены и в книге "Генеалогия морали", где Ницше широко использует понятие мстительности (ressentiment). Высший тип человека, по его мнению, создает свои ценности от избытка жизненной силы. Слабые же и бессильные боятся таких людей, они стремятся обуздать и приручить их, подавить своей численностью, навязывая в качестве абсолютных "стадные ценности". Разумеется, подобная мстительность открыто не признается и, возможно, даже не осознается "толпой" в качестве побудительного мотива, однако, она действует, находя как прямые, так и окольные пути, и косвенные выражения. Все это выводит на свет искушенный "психолог морали", каковым Ницше считает себя.

Итак, в истории морали, согласно Ницше, борются друг с другом две основные этические позиции. С точки зрения высшего типа людей, они могут сосуществовать. Это возможно, если "толпа", не способная ни к чему возвышенному, будет практиковать "рабскую морить" исключительно в своей среде. Но она, подчеркивает Ницше, никогда не ограничится этим и не откажется от универсалистских претензий. Более того, по крайней мере, в истории Запада у "рабской морали" были и остаются все шансы па успех. Об этом, например, свидетельствует распространение христианства. Ницше не отрицает полностью какую бы то ни было ценность христианской морали, признавая, что она сделала человеческий внутренний мир более утонченным. Однако он видит в ней выражение мстительности, характерной для стадного инстинкта, или "рабской морали". То же воплощение мстительности видит Ницше в демократическом и социалистическом движениях, считая их производной формой от христианской идеологии.

Ницше полагает, что идеал всеобщей, единой и абсолютной морали должен быть отброшен, так как он ведет жизнь к упадку, а человечество - к вырождению. Его место должна занять градация рангов, степеней различных типов морали. Пусть "стадо" остается приверженным своей системе ценностей, считает Ницше, при условии, что оно лишено права навязывать ее людям "высшего типа".

Когда Ницше говорит о необходимости стать "по ту сторону добра и зла", это надо понимать как призыв к преодолению так называемой рабской морали, которая, с его точки зрения, ставит всех на одну доску, любить и охраняет посредственность, препятствует возвышению человеческого типа. Он не имеет в виду, как это иногда утверждают, полное безразличие к природе ценностей и упразднение всяких нравственных критериев. Подобное было бы самоубийственным для обычного человека. Только те, кто принадлежит к высшему типу, могут без ущерба для себя стать "по ту сторону" навязываемых обществом пониманий добра и зла, ибо эти индивиды сами являются носителями нравственного закона и не нуждаются ни в чьем попечительстве. Их свободное самоопределение, считает Ницше, - это единственный путь к более высокому уровню человеческого существования, к сверхчеловеку (Ubermensch).

Размещено на Allbest.ru

...

Подобные документы

Философские взгляды Ницше касаемо христианской морали, религии и устройства мира. Изучение критики философом теории вечного возвращения как мифа, предложенного взамен христианства и воли к власти, являющейся фундирующей чертой жизни как таковой.

курсовая работа , добавлен 21.05.2015


Жизнь Ф. Ницше как воплощение его философии. Философия власти, нарушение закона в силу "воли к власти". Набросок к книге "Антихристианин". Тезисы против христианства. Мнение Ницше о ценностях христианской религии на основе произведения "Антихристианин".

реферат , добавлен 01.01.2013


Идея сверхчеловека в учении великого немецкого философа Фридриха Ницше. Воззрения мыслителя на совершенствование культуры человеческой личности, основанные на древнегреческой мифологии. Критика христианской морали как символ зависимости сознания.

реферат , добавлен 06.03.2012


Учение Ницше о разрушении как одной из основных черт философии. Философия Ницше - попытка преодолеть односторонность идеализма и материализма. Понятие сверхчеловека Ницше и переоценка ценностей. Мировоззрение Ницше как аристократический анархизм.

реферат , добавлен 30.12.2010


Жизненный путь и основные стадии развития философии Ф. Ницше. Ранние сочинения Ф. Ницше и его критика культуры. Критика морали, этической установки. Атеизм и нигилизм. Концепция "воли к власти" и "сверхчеловек" Ницше. Влияние философии Шопенгауэра.

реферат , добавлен 27.06.2013


Краткий очерк жизни, личностного и творческого становления великого немецкого философа Фридриха Ницше, этапы создания его известнейших произведений. Место исследования воли и разума в философии Ницше, развитие идеи сверхчеловека в его произведениях.

реферат , добавлен 24.04.2009


Краткое описание жизни Фридриха Ницше - одного из самых блестящих и спорных мыслителей европейской философии. Концепция сверхчеловека и критика христианства в произведении "Так говорил Заратустра". Анализ подходов Ницше к перерождению в сверхчеловека.

реферат , добавлен 22.11.2010


Краткая биография Ф. Ницше. Аполлоновское и Дионисийское в культуре и жизни. Сущность спора между Ницше и Сократом. Отношение Ницше к социализму. "Три кита" философии Ницше: идея Сверхчеловека, Вечное Возвращение, Воля к власти, Удовольствие и Страдание.

реферат , добавлен 10.04.2011


Жизнь Ницше как воплощение самой его философии во всей ее суровой величественности и трагичности. Развитие его философских идей. Новое философское мировоззрение Ницше и разрыв с прошлым. Особенности становления концепции сверхчеловека в философии Ницше.

реферат , добавлен 17.05.2010


Личность Фридриха Ницше, его краткая биография. Влияние Шопенгауэра на развитие мировоззрения философа. Волюнтаризм Ницше и его смысл. "Воля к власти"- как основной мотив общественной жизни. Сущность концепции сверхчеловека и его миссии на земле.